Царское дело - страница 16

А дядя Трофим все не шел и не шел. За окном стало совсем темно…

Вдруг сбоку кто-то кашлянул. Маркел поднял голову и увидел, что это дядя Трофим. Он стоял возле ковра с пистолями и улыбался. После сказал:

– Эх, ты! Я тут давно уже стою. А ты что, задремал?

– Винюсь! – сказал Маркел.

– Чего уже виниться? После виниться будет некогда, – сказал дядя Трофим, опять садясь к столу. – Сунут ножиком под ребра, вот и все дела.

– Здесь, что ли? – недоверчиво спросил Маркел. – В Кремле?!

– В Кремле особенно, – сказал дядя Трофим. – Или грибочков поднесут. Вот ты чего сейчас жуешь?

– Пирог.

– А он с грибами! А с какими?

– Так ты же мне, дядя Трофим…

– Что я? Я этот пирог не стряпал, – строго сказал дядя Трофим.

И взял его у Маркела, сунул себе под нос, понюхал и сказал:

– Ну, может быть, – и откусил немного, пожевал и проглотил. Потом заговорил с усмешкой: – Знаешь, как царю еду подносят? Так вот, сперва, еще на кухне, повар перед тем, как на блюдо положить, обязательно кусочек отведает. А мы рядом с ним стоим и смотрим, чтобы проглотил как следует. После один из нас это блюдо несет, а двое других идут рядом, охраняют. И вот поднесли к столу. Его там у нас берут и снова пробуют – сперва один едчик, после другой, – и передают боярину. Боярин, кравчий называется, опять попробует, а царь на него смотрит! И только потом уже сам царь эту еду берет и тоже сперва пробует, а только потом уже ест. И так с каждым блюдом. А их за один обед может быть до полусотни! И так же питье. Вина могут полкубка перепробовать, пока он до царя дойдет. Так что, если бы ему сегодня подали отраву, так не один бы он преставился. А так только один. Значит, отравы не было.

Маркел вначале помолчал, а после с опаской спросил:

– А разве говорили про отраву?

– А как не говорить, – сказал дядя Трофим, – если государь преставился? Когда государь преставляется, об этом всегда говорят. Говорили и сегодня, и приговорили, что отравы не было. А было…

И он опять замолчал. Но и Маркел теперь тоже молчал, не спрашивал. Дядя Трофим улыбнулся, сказал:

– Но я же тогда этого еще не знал. Я же забежал туда и вижу: государь лежит! Мертвый! А Федоска его постригает. А эти все вдоль стенки жмутся. А одеяло на царя свисает, пол-лица ему уже закрыло, и никто его не подоткнет.

– Это у него в опочивальне было? – спросил Маркел.

– Почему в опочивальне?

– Потому что одеяло. Где ему еще лежать?

– Э! – сказал дядя Трофим довольным голосом. – А ты внимательный! – Потом опять строго сказал: – Нет, не опочивальне это было, а в комнате.

– А что такое комната?

– Ну, это, скажем так, государева светлица, – сказал дядя Трофим. – Он там ответы принимает. А опочивальня – это еще дальше, за крестовой. Крестовая – это его молельня, домашняя церковка, там поп Федос сидит, и больше никого туда не допускают. Даже бояр никого! Боярам можно только в комнату, они его там дожидаются. И там же, в красном углу, стоит царское место, престол, а вдоль других стен лавки. Но на лавках никто не сидит, не положено! Это только по великим праздникам или если дело очень хлопотное, государь может позволить сесть. А сам всегда сидит! В шапке. А они все стоят без шапок. Но это когда царь здоров. А тут он, наверное, уже недели с три как не мог усидеть, и обустроили ему лежанку на царском месте – с подушкой, с одеялами. И так он там сегодня и лежал, в этом гнезде, с утра. Бояр выслушивал. После стало ему худо, и отнесли его в мыльню. А его мыльня тоже там, за крестовой, через сени от опочивальни. Долго его там парили! Я спрашивал, Тимошка Хлопов парил. И напарил очень славно! А эти стояли, ждали. После его к ним вынесли. Он был румяный, веселый, все вот так вот руки утирал и усмехался. А после там же обедал. Это когда уже почти что всех прогнали. Может, только пятеро, ну, или четверо бояр остались. И вот он обедал, а они стояли. И он хорошо пообедал, с охотой и даже с охотой выпил чару. А после лег спать. Но не спалось ему! И он тогда говорит: «Нет, не лежится. Позовите Родьку». Это, значит, Родиона Биркина. Пришел этот Родион, они с ним сели, государь вот так вот вперед наклонился, стал расставлять шахматы… И вдруг упал! Глаза закатил и помер. Вот и все!