Carus, или Тот, кто дорог своим друзьям - страница 4
И в то же время беспощадно резким. Этот свет был почти осязаем. Он выявил до мельчайших деталей контуры и белый выступ ближайшей скалы. Обрисовал, одно за другим, голубоватые тела хрипло кричащих, перепуганных чаек. Внезапно осветил движущееся слабенькое пятнышко, возникшее у самой кромки воды. А. настойчиво повторял, что помнит до сих пор: там, вдали, на границе прибоя, оно струилось молчанием. А потом бег, быстрый, до потери дыхания, превративший это светлое пятнышко в тело, в фигурку на влажном песке. И вдруг остановка за Скалой криков (он объяснил, что ее называли также Скалой-где-плачет-море или просто — Морской плач), — там она и присела.
А он следил за ней исподтишка — единственный ребенок, сын старика, — расплющив нос о стекло одного из высоких окон гостиной. Он торопливо выбежал. Помчался туда. Пересек пляж так быстро, что даже испугался, как бы не задохнуться. Миновал утесы Ку, и в тот миг, когда приблизился к Скале-где-плачет-море, его окликнул задорный голосок:
— Умри!
Он замер и тут увидел девчушку — худенькую, черноволосую, — которая, видимо, подстерегала его и теперь властным взмахом руки подавала какой-то непонятный знак.
Это была такая игра. Нужно было притвориться мертвым и рухнуть наземь. Он рухнул наземь. И в тот же миг — громовой раскат, и молнии, и бешеный, неистовый дождь.
И страх. Они оба, мгновенно промокшие, тщетно жались к Скале, пытаясь укрыться. И касание ее голой кожи, и грубоватый — а в его воспоминаниях повелительный, достойный не только приверженности, но и восхищения — звук ее голоса.
Среда, 11 октября. Заглянул на улицу Бак. А. спал. Я поиграл с Д.
На обратном пути домой, проходя по улице Жакоб, встретил Р., который шел от Й.
— Йерр и грамматика, — сказал он мне, — связаны так же нерасторжимо, как бык и трава.
Пятница, 13 октября. Э. рассказала, что он церемонным жестом раскрывает газету, щурит глаза, словно делает огромное усилие, и делает вид, будто читает.
На самом деле он не прочитывает ни слова.
Суббота, 14 октября. Прогулялся с Вероникой. Мы повстречали Йерра, его лицо было наполовину скрыто желтым шарфом грубой вязки. Вероника сказала ему, что он правильно поступает, что осень жутко студеная и что холод сегодня еще больше обострился. Йерр чуть не лопнул от смеха.
— Ну и выражения у вас! — повторял он. — Ну и выражения!
Воскресенье, 15 октября. Обедал на улице Бак.
А. был в неплохой форме. Сел обедать вместе с нами. За сыром он сказал, что ему не хватает того, чем закутывают голову, чтобы плакать.
— Как было принято у феакийцев[4], — добавил он, вставая из-за стола.
Понедельник, 16-го. Мы вышли из дому, пересекли речку, направились к Тюильри; мы шагали, топча мокрую палую листву.
Погода была довольно мягкая. А. подобрал несколько каштанов с чуть надтреснутыми или расколотыми скорлупками. Малыш Д. сдерет их, когда вернется из школы, и обнажатся чудесные целенькие ядра, рыжеватые и гладкие.
Вторник, 17 октября.
Йерр объявил мне, что глагол «абстрагировать» не имеет совершенного вида.
Среда, 18 октября. Д. был в гостях у приятеля.
— Да найдите же мне настоящего врача, настоящего целителя! — внезапно закричал А. — У меня паралич воли, полный упадок сил, я не могу бороться с тем, что меня терзает. Вся эта бездна… бездонная бездна у меня внутри… съела меня целиком. Одно из двух: либо все, что во мне творится, превосходит мое понимание, либо я слишком тесно причастен к тому, чем уже не могу управлять!
Вслед за тем он завел свою нескончаемую шарманку, длинный список требований:
— Что-нибудь… хоть что-нибудь, что помогло бы разорвать путы, держащие меня в плену… Но у меня внутри ничего не осталось! Ничего и никого! Нет даже этого гипотетического пленника!..
— Уловки… ухищрения, способные обеспечить переход… Торжественные церемонии, песнопения, молитвы, подарки, наряды, путешествия…
— Скромная церемония первого причастия, обмен кольцами, реликвии, талисманы… Которые избавили бы от кошмарного сознания невозможности возврата. От невыносимого ощущения, что ты выпотрошен!
Система хитростей и приманок, чтобы укротить худшее,