Carus, или Тот, кто дорог своим друзьям - страница 40

стр.

— Играть одному, — продолжал он, — давать себе самому задания, занимать себя — задача не из легких. Настоящая проблема! В основу этой проблемы — как и в основу любви — я ставлю скуку, страх остаться в полном одиночестве при свете дня — ради выгоды. Или остаться в полном одиночестве во мраке ночи — ради любви.

— Вы безумцы! Жалкие идеологи! — неожиданно вскричал А. — Интеллектуальные калеки! Ваша деградация достигла предела. Мир вокруг вас загнивает, позабыв о свежести. Вы поражены немощью, которая расползается вокруг, делает из вас мертвецов, лишает вкуса, смыкает вам глаза, так что мир сужается до карликовых размеров, затыкает ноздри, не давая дышать в полную силу и позволяя различать только зловоние, гнетет вас прошедшими тысячелетиями и пугает печальным и неверным грядущим…

Бож прервал его:

— Вазир Птахопет писал нечто похожее своему сыну. Правда, это было четыре тысячи четыреста лет тому назад. Кажется, его мумия хранится в некрополе Саккара. Он жил в эпоху Исеси[44].

— Ну вот, снова мы о любви! Снова о ночном мраке! — воскликнул Коэн. — Опять эти слова, которые А. или Йерр считают пустыми. Какими бы древними они ни были!

Б. добавил, что девиз Гийома Бюде[45], выбитый на фасаде его дома по улице Сен-Мартен, говорит о стыде, который внезапно охватывает человека при мысли пожертвовать ради своего существования теми самыми целями, ради которых живут люди.

— Неверно! — отрезал А. — Более чем иллюзорно! <…>

Йерр решил отвлечь нас от этой темы. Пожаловался, что утром прочел о «повышении» бензина, поскольку тот «в недостаче». Томас начал настраиваться и порвал струну «ми». И мы не смогли сыграть два квартета Моцарта, хотя Коэн принес обе партитуры.

Вместо этого мы — то есть Марта, Коэн и я — исполнили Второй соль-минорный квартет Форе. Марта сказала, что ценит его «превыше всего остального». Это было трудно, но А. сумел нас поддержать, так что мы не оплошали в длинных, самых романтических пассажах. Затем они сыграли втроем ми-мажорный квартет Гайдна, а затем фа-диез-минорное трио, посвященное Ребекке Шрётер[46]. Несмотря на трудности, Марта и А. успешно справились с этим сложным виртуозным произведением. Я не жалел, что не играю. Это были восхитительные минуты.


Вторник, 20 февраля. Заходил на улицу Бак. А. был в восторге от вчерашнего вечера. Значит, мы правильно поступили, заставив его принять в нем участие? Он признал, что да.

Сегодня он говорил о себе более объективно:

— У меня нет другого свидетеля происходящего со мной, кроме этого навязчивого страха. Поистине загадка — этот угнездившийся во мне страх. Это постоянное его присутствие во мне. И вот именно он свидетельствует обо всем. Но поскольку страх нельзя описать, это свидетельство безмолвно, и эта общность оставляет меня в одиночестве.

Он смолк.

Потом сказал, что это так же грустно, как безмолвный ужин на улице Вивьен, когда Манон стала предательницей, когда де Грие силился молчать, ничего не видеть и не слышать, когда между ними на столе слабо мерцала тоненькая свечка[47].

И вдруг неожиданный вопрос: могу ли я прийти к ним завтра на обед?

И наконец:

— Как мне отвлечься? Как развеять этот страх?

— Очень просто: непрерывно думая о нем. Ты же знаешь: клин клином вышибают. Может, и твоему страху это надоест. Вот так же любимая женщина может внушить любовнику отвращение к любви своими назойливыми ласками и постоянными требованиями…

— Испугать пылкостью… — сказал он, и его губы тронула легкая, почти незаметная улыбка. По крайней мере, так мне показалось.


Среда, 21 февраля. Обедал у А. Сидел между Д. и его отцом. Элизабет оставила нам холодную курицу.

Я разрезал курицу и положил кусок с дужкой малышу Д. Он съел мясо и захотел сыграть с отцом в «Беру и помню»[48].

А. выиграл, и Д. пришел в ярость. Сказал мне, что ему хотелось получить в подарок футбольный мяч, похожий на «настоящий». То есть (если я правильно понял) с черными квадратами.

Но тут Д. спросил отца, какое желание загадал он.

— Мозг, который был бы более беззаботным, — ответил тот.

Д. спросил нас, что означает слово «беззаботный». И нашел это желание дурацким. Потом к нему пришел поиграть товарищ, они съели один апельсин на двоих и удалились в детскую.