Цемах Атлас (ешива). Том первый - страница 3

Понемногу места для открытия новых ешив исчерпались. Во многих городах и местечках сообщества изучающих Тору были еще до прибытия новогрудковцев. В Польше также не было нужды вести войну с евсекцией[15], как в России. Над ними смеялись за то, как они шагали целыми отрядами по улицам, в ермолках на головах и с кистями видения[16] до пят, но их не преследовали. Новогрудковцы стали спокойнее и примирились с обывателями, не желавшими поначалу впускать их в синагоги. Глава наревской ешивы привлек общинных активистов и добросердечных женщин, чтобы они обеспечивали изучающих Тору лучшими блюдами, чистыми постелями и целой одеждой. Младшие ученики пришли в себя после бегства через границу и углубились в учебу. Старшие парни один за другим женились, одевались в целые лапсердаки, чистили обувь и задумчиво расчесывали пятерней свои густые разросшиеся бороды. Однако ломжинец все оставался холостяком. Его не тянуло стать учителем Гемары или раввином в маленьком местечке, проверяющим по кишкам, кошерна ли курица. Его интересовало, кошерен ли человек. Он не обращал внимания на свою одежду, ходил заросший и временами пропадал, уединяясь на чердаке. Цемах видел, что ученики остыли и больше не хотят просиживать ночи напролет, слушая его разговоры и нравоучения, и ругал их:

— Вы боитесь, что ваши товарищи вырастут, будут учиться больше вас и им найдутся лучшие партии, чем вам. В изучении Торы тоже можно быть обжорой и пьяницей[17].

Ученики выслушивали его молча, с опущенными головами, и дергали пальцами первые, мягкие волоски на подбородках. Однако, когда глава собрания отпускал их, они возвращались к своим томам Гемары. Цемах с тоской вспоминал о годах, проведенных в России, когда толпа на улице размахивала красными флагами, а в синагоге мусарники вгрызались зубами в стендеры, чтобы не быть вытащенными на улицу революционными песнями. Даже то время, когда он ходил туда-сюда через границу, рискуя быть застреленным, казалось ему счастливым. Тогда он знал, что живет ради высокой цели, а теперь пал духом в лишенной всякой одухотворенности среде. И он вспоминал слова старого реб Йосефа-Йойзла: «Трудно умирать ради Торы, но еще труднее жить с Торой».

Только в элуле[18] в Нареве еще ощущалась прежняя новогрудковская вознесенность. На элул съезжались главы ешив из маленьких местечек и их подросшие ученики; раввины, проводящие весь год в какой-нибудь дыре, и так и не выросшая в учебе молодежь, ставшая лавочниками и купцами. Все они приезжали на Грозные дни[19], всех тянуло домой, в ешиву, и синагога так раскалялась, что аж чуть бороды не вспыхивали. Сотни сынов Торы напевали традиционную мелодию мусарников. Эта мелодия слышалась глухим отзвуком на улице. Крики за утренней молитвой и удары по стендерам прорезал трубный глас шофара[20], подобно тому, как сверкающий меч рассекает воздух. Ешива тряслась, как в лихорадке, и горела всеми своими лампами днем и ночью, словно в наревские переулки упала непогасшая звезда.

Один гость, приехавший в месяц элул, сообщил, что в Амдуре[21] под Гродно можно завести начальную ешиву. Надо только послать туда сильного человека, потому что там есть сильный противник. Сразу же стало ясно, что в Амдур должен ехать ломжинец. И все-таки глава ешивы реб Симха Файнерман в течение всего месяца элула и десяти Дней покаяния искал какого-нибудь другого посланца. Главе ешивы, еврею с длинной узкой рыжей бородой и умными голубыми глазами, никогда не нравился фанатизм ломжинца, мол, все или ничего, а особенно его отношение к мальчишкам, которых он привел из России. Цемах держал своих учеников особняком и забирал на нравоучительные беседы именно тогда, когда реб Симха Файнерман проводил свой урок. Реб Симха не раз предостерегал его:

— Вы разрушаете ешиву. Нельзя вести внутри ешивы свой отдельный хедер[22].

Вместо оправданий ломжинец либо сердито молчал, либо выдвигал встречные претензии, что, мол, Нарев больше не ведет себя в соответствии с духом Новогрудка и что по отношению к нему самому здесь ведут себя несправедливо. Поэтому-то глава ешивы не хотел поручать дело ему, а искал другого посланца. Однако более подходящего человека все же не было. В Йом Кипур