Цена короны - страница 30

Церковь всегда выступала за объединение двух держав, – в обоих большую часть населения составляла ее паства. Но присоединится ли Аккения к Туллену, или же Туллен к Аккении, – Пресветлому Сеггеру безразлично, его Церковь – структура надгосударственная и не зависящая от личных амбиций монархов. Такова была официальная позиция патриарха Гаптора.

Епископ Коот, тулленец по рождению и член королевского совета, никак не хотел бы оказаться перед дилеммой, – выбирать между верностью Церкви и интересами своей страны. Потому что сам не знал, что в итоге выберет…

Правда, Адрелиан не упомянул, кто же должен встать во главе объединенного государства. Знал, что найдется кому озвучить непроизнесенную им мысль.

Так и получилось. Слово немедленно взял лорд-комтур:

– В Аккении сейчас по большому счету безвластие, наследный принц Орвас не спешит возложить на себя корону. Конечно, его род правит Аккенией уже не один век. Увы, порой титул, полученный по наследству, имеет больше веса, чем заслуженный. Наш лорд-регент, – комтур отвесил легкий поклон в сторону Адрелиана, – хотя и правит Тулленом, до сих пор не считается не только императором, но даже королем. Но сейчас, насколько мне известно, вопрос о коронации можно считать решенным. Император Аккении погиб – как справедливо заметил сайэр Лейт, пал жертвой собственной обидчивости. Надеюсь – думаю, и мы все надеемся, – что принц Орвас проявит больше рассудительности и прислушается к голосу разума. Он вспомнит, что хотя великая империя, о которой мы сегодня вспомнили, распалась много веков назад, в Аккении по-прежнему веруют в Пресветлого Сеггера и говорят на одном с нами языке. Поверьте, это достаточное основание для того, чтобы забыть распри. Главное – своевременно напомнить принцу. Равно как и о том, что отныне ему придется иметь дело уже не с лордом-регентом Туллена, а с императором Адрелианом, чьи владения почти в полтора раза больше его собственных, и который является супругом наследной принцессы Кандии.

– Кстати, – произнес лорд-канцлер. – Когда вы собираетесь сыграть свадьбу с ее высочеством Амиллой, милорд? До коронации или после?

После его слов в зале повисло молчание. Лорд-регент умел находить решения для самых сложных проблем, и военных, и политических.

Но для этой пока не нашел.

В дело, задуманное исключительно как политический брачный альянс, вмешалась материя своенравная и политическим расчетам не подвластная.

Вмешалась любовь.

Когда он вошел, она сидела в кресле у двери на балкон. Дверь была высокая, застекленная. Дикий виноград опутал ее и растопырил листья, похожие на широкопалые лапы без ладоней, тщетно пытаясь заслонить комнату от безжалостных лучей солнца. Сверкающие стрелы мертвенно-белесого цвета, толщиной не более вязальной спицы, падали смертоносным ливнем, и казалось, что он вот-вот смоет, уничтожит без следа хрупкую темную фигурку…

В следующий миг она встала и шагнула к нему сквозь завесу. Невредимая.

Слепящая завеса сомкнулась за ее спиной.

Тонкая, как росток. Бархат платья, прошитый золотой нитью, почему-то кажется горячим, словно весь день пролежал на жарком солнце. Ткань туго стягивает ее стан и бессильными, тяжелыми складками стекает на пол. Хрупкая шейка клонится под тяжестью медных локонов и косичек, перевитых шелковыми шнурами. Ресницы, тронутые позолотой, дрожат. Капризный носик. Улыбка сладкая, несколько отстраненная – будто обладательница капризного носика вспоминает что-то такое приятное, что не передать словами, и тут же готова над этим посмеяться. Глаза под полуопущенными веками чуть щурятся. Вот-вот разомкнутся губки – блестящие, темные, как капли вишневого варенья, – и произнесут: «Что вы, лорд Адрелиан! Я ничего не вижу!»

Она не походила ни на пышногрудых, румяных южанок с кожей белой, как снега их родины, ни на дочерей степи, чье тела при свете пламени кажутся медными, а глаза так черны, что в них можно утонуть.

Женщина – самое прекрасное, что есть на свете. Даже если она не подарит тебе ласк, если просто пройдет мимо, едва удостоив тебя взглядом. Одни сразу ослепляют красотой, в других ее нужно разглядеть. Так ювелир высматривает в куске агата тот единственный завиток, который поможет одним распилом явить миру горный пейзаж размером с ладонь или неведомую птицу, летящую к солнцу. Так маг чувствует силу в неприметном обломке, впаянном в породу, или угадывает водяной пласт, скрытый глубоко под землей…