Цена свободы - страница 21

Фиолетовый макет хорошо знакомого мира увеличился в размере кратно. Ближние фрагменты зданий достигали тела Егора. Затем возвращались на своё место, им на смену спешили следующие участки. Всё перемешивалось, всё менялось местами. Исчезало и появлялось вновь, рассказывая Егору о чем-то своем, о том, чего он не знал, о том, что не поддавалось анализу и предположениям. Калейдоскоп движения, где ничего постоянного, потому что через минуту исчез первоначальный формат. Пришедший следом был значительно объемней, и виделось, что еще совсем чуть-чуть, и враждебный сознанию потолок, не сможет вместить в себя всю полноту представления. Только ощущения, уже в который раз, обманули. Мысленные образы бросились вдогонку оживающему мозгу. Впервые сработало предчувствие, и на потолке можно было разглядеть два противоположных, но очень похожих друг на друга, мира. Раздвигая границы, сокращая пространство, один из них начал поглощать другой. Происходило это акцентировано, казалось, очень медленно. Похожие объекты менялись, дополнялись новыми элементами, вмещали в себя иное пространство. Незримо и страшно, не представляя колоссальных контрастов, но отчетливо поедая, убивая сущность, саму изнанку, в которой, не находя себе места, металось из угла в угол отравленное метаморфозами сознание Егора. То тесная, лишенная всего, палата, то люди, внимающие каждому его слову, то уставшее лицо матери, то кровь на кафельном полу и уплывающие в неизвестность стены, то развалины строений, то камерное убранство холодного коридора, в нем два восхищенных мальчика. Первый мир, второй мир. Потусторонний поток энергии, свет. И следом лишь один из миров. Еще больше, еще явственнее.

Это был странный мир. Он был и не был одновременно. Здесь можно было передвигаться, но очень короткими, очень небольшими шагами, чтобы не столкнуться с одной из стен, которых не было видно, но ощущались они отлично. Они же сдавливали пространство, делали его не только замкнутым, но и страшно тяжелым, что трудно дышать не от того, что не хватает воздуха, а от того, что сам воздух не тот. Он напитался металлическим привкусом, стал дополнительным элементом из ряда ядовитых металлов, которые оседали в горле, сковывали язык, хотя последнее не было особо важным, ведь язык был лишним. Не с кем и незачем было говорить. Здесь, вообще, ничего не было, здесь никогда никого не было. Лишь тяжесть и вязкость, лишь сырость и темнота. Во всем этом он, он этому хозяин, он же узник всего этого. И всё же этот странный мир существовал.

Не сразу, кажется, когда оказался здесь в третий раз, и когда увеличилось время пребывания, тогда Егор дал название, пространству собственного спасения, назвав это закутком. Но ведь не с первого раза, и даже может, было не третье пребывание, может, случилось это гораздо позже, но именно тогда, когда появились частички осознания, проблески ощущений – все то, чего он был лишен, не осознавая, находясь в полной, непроницаемой тьме. Просто не был, он просто не существовал.

А должен ли был попасть сюда? Это был первый вопрос, который поставило перед своим хозяином сознание. Должен ли? Или произошла ошибка. Кто-то, что-то не предусмотрел, кто-то до конца не сумел продумать технологию, или просто недосмотр, банальная халатность. Совершенно естественно, что Егор не имел ответа на свои вопросы. Никто не мог ему их дать. Никто и никогда даже не попробует этого сделать. А значит, ответы на все вопросы нужно искать самому, благо, что пространство расширилось. Значительно хуже было со временем. Эта штука совсем не поддавалась определению и пониманию. Когда и как ему удается оказаться в закутке. Почему, и какая сила возвращает обратно в полный, непроницаемый мрак, и какова связь между двумя сущностями. Часто казалось, хотелось думать, что, несомненно, иначе ничего этого не было вовсе. А так, выходит, случилось чудо, и через какой-то временной отрезок, он уже мог перемещаться на расстоянии более трех метров, он восстановил возможность осязать запахи, он свободно мог размышлять. Пусть не было ни одного звука. Не было очертаний предметов. Но отлично слышал самого себя. Он смог бы увидеть, если бы темнота спасительного закутка предоставила какой-нибудь предмет, а так, лишь оттенки и монолитные преграды, но это уже зрение, может еще лучше, обостренное зрение.