Цена всех вещей - страница 37

Диана не выглядела испуганной, но я чувствовал себя так же странно, как на пляже: сердце колотится, дыхание прерывистое. Я глубоко вдохнул и задержал дыхание на пять секунд, прежде чем заговорить снова.

— Ты когда-нибудь думала о том, что случится, когда ты умрешь? — спросил я.

— Да.

— Не насчет небес, ангелов и прочего — это глупо — а о конце всего. Когда ничего уже не будет иметь значения. — «Как ничего не имеет значения сейчас», — хотел сказать я, но поскольку и так говорил еле слышно и с придыханием, она все равно ничего бы не поняла.

— Я думала о том, как страдали бы мои родители, — начала Диана, — и мои маленькие кузены, и Ари. Ей и так сильно досталось. Сначала тот пожар, потом Уин. Но, знаешь… — Она внезапно остановилась, внимательно посмотрела на меня и, точно вспомнив, кто перед ней, закончила уже медленнее. — Мне было не грустно думать об этом. Скорее, мне даже хотелось на это посмотреть, потому что тогда я узнала бы, что люди на самом деле думают обо мне. Если я им не безразлична.

Эти слова должны были меня разозлить. Потому что Уин не хотел умирать, однако всем нам пришлось пройти сквозь эти муки, и это не было частью чьей-то эгоистичной фантазии. Но я не был зол. И больше не паниковал.

— Довольно путано, — сказал я и улыбнулся. Диана впитала эту улыбку, словно гребаный цветочек солнечный свет. Даже ее синяк, казалось, стал меньше.

Это было приятное чувство. Я думал о вчерашней ночи, о том, как не хотел ее целовать, и теперь это казалось глупо. Почему нет? Глядя на нее в залитом утренним светом дворике кафе, я вдруг понял, что счастье, которое она излучает, делает счастливым и меня. Какой вред мог быть в том, чтобы сделать ее еще счастливее? Мы оба старались чего-то избегать, но что, если это были совершенно разные вещи?

Мы вышли из кафе, где продавали крендели, и направились вдоль по улице к пляжу. Повсюду сновали туристы: стоял разгар сезона и главный праздник года на Кейп-Коде. Мы проходили мимо нашей бакалейной лавки, и я отвернулся от окон. Вряд ли кто-нибудь мог заметить меня из-за кучи выставленного на витрине хлама, но я не горел желанием оказаться лицом к лицу с мамой или братьями.

— Ари боится заходить сюда, — сказала Диана, кивнув в сторону магазина.

— Это всего лишь бакалейная лавка.

— Да, но она ее ненавидит. Говорит, эти стены давят на нее.

— Возможно, она имеет в виду меня.

Она кокетливо пихнула меня локтем. Я никогда не думал, что скучная Диана Норс, которая смеялась над шутками Ари и носила рубашки-поло, застегнутые до самой шеи, сможет перешучиваться со мной.

— Я же говорю, — сказала она, — если другие могут с ней общаться, то и ты можешь.

— Возможно, — ответил я и улыбнулся.

Выражение ее лица было настолько замечательным — удивленным и просящим одновременно, — что я рассмеялся, и на ее лице вокруг синяка разлилась багровая краснота.

— Я смеюсь не над тобой, — сказал я. — Я смеюсь, потому что…

Но почему я смеюсь, я не знал. Потому что жив? Что в этом смешного?

А может, на удивление, меня рассмешило то, что я вдруг вспомнил, как ранил людей, заставлял их сиять или что-то подобное? Дома я порой чувствовал себя чем-то вроде сломанного телевизора — на меня смотрели и тут же отворачивались, потому что картинка на экране никогда не менялась. Те же ошибки, те же разочарования. Ничего значительного.

Но только не с Дианой. Все, чем мы занимались, было настолько новым, настолько важным! Она не ждала от меня какой-то конкретной реакции. И больше всего меня поражало то, что она всегда реагировала на мои действия.

Рядом с ней я мог совершить в этом мире нечто значительное.

Эхо заявила, что для большей уверенности ей нужно попрактиковаться в заклинании пару раз, однако, когда все было готово, она ничего не сказала. Я сказал, что попытаюсь найти деньги, и сразу же начал работать в этом направлении, но депрессия забавная штука: составлять план и следовать ему в депрессии бывает чертовски трудно.

У меня денег не было. Моей сестренке Каре было одиннадцать — и у нее тоже не было денег. У Ари было достаточно денег, которые ей выплатили после смерти родителей по страховке, чтобы начать новую жизнь в Нью-Йорке. И это создавало между нами невидимую, но все же огромную пропасть. Она могла бы одолжить мне денег, но я не мог ее об этом попросить. С одной стороны, деньги достались ей со страховки жизни родителей. К тому же они были нужны ей и ее тетке. Я не имел права отсрочивать ее поездку в Нью-Йорк. Милый Уин, надежный бойфренд и просто хороший парень, не мог так поступить. Попросить денег означало бы перестать быть хорошим парнем. Плюс, если бы она узнала о том, что я делаю, то могла бы начать винить во всем себя. От такого выражения ее лица я бы чувствовал себя еще хуже.