Цена Жизни - страница 19

И Семен снял крестик с шеи и показал его старосте. Староста взглянул на крестик и сразу всё понял, — на нем стояли мелкие латинские буковки. И он убедился, что недаром еще тогда ходили слухи по селу, что Семка, Дашин сын и работник Ильи Андреевича это грех его блудного сына. И староста сказал дьяку:

— Пиши ему в документах, что он Зуев Семен Петрович…

Дьяк внимательно посмотрел на старосту, — не ошибка ли это?

— Нет, не ошибка. Так и пиши, — сказал староста. А Семен таким образом приобрел и отчество и фамилию.

После того как все формальности были исполнены староста завел Семена в свой кабинет. На столе находилась фотография семьи старосты, где были изображены сам Иван Петрович, его умершая жена и их сын, молодой человек с улыбкой на лице, Петр Зуев. Староста осторожно вынул фотографию из-под стекла и ножницами отстриг фото молодого человека, подал его Семену и сказал:

— Береги это фото. Это твой отец.

Староста еще раз посмотрел на фото, потом на Семена. Сходство было поразительное.

— Сохрани это фото, может быть когда-нибудь с отцом и встретитесь. А я, выходит, твой дедушка. Вот только слишком поздно мы с тобой об этом узнали.

А на следующий день всех будущих рекрутов урядник увез в Тамбов и передал их местному начальству. Так Семену и не пришлось попрощаться с Григорием Буничем, о чем он больше всего жалел.

Из Тамбова будущих солдат отправили в Москву для прохождения дальнейшей службы. В Москве Семена определили в охранные войска для конвоирования арестантов в ссылку и на каторгу в Сибирь.

Военному делу Семена учили недолго, всего три месяца: в совершенстве владеть оружием, метко стрелять, и главное, знать все инструкции и предписания, что положено, а что и не положено при этапировании арестантов. И после принятия присяги Царю и Отечеству, конвойных прикрепили к Бутырской тюрьме. Начальство конвойных стало ожидать когда будет собрана основная партия арестантов для отправки по этапу в Сибирь, как уголовников, так и политических.

Вначале лета 1896 года Семену Зуеву впервые пришлось принять участие в этапировании арестантов в Сибирь на каторгу уголовников и на поселение политических заключенных. Начальство решило отправить большую партию арестантов в конце июня, когда еще не наступило жаркое время, которое очень пагубно действует на арестантов.

Ранним июньским днем вокруг острога стали собираться родные и близкие арестантов. Вся подготовка к их отправке проходила внутри острога за железными воротами. Все сопроводительные документы переписывались несколько раз, чтобы не было никакой ошибки. И около ворот острога стояло несколько подвод для перевозки скудного скарба арестантов и для очень слабых. Которым было тяжело даже дойти до вокзала.

Потом открылись ворота и из них вышли конвоиры и организовали коридор, по которому должны выйти арестанты. Потом стали выходить и они. Впереди шли уголовники колонной по четыре, гремя кандальными цепями. Сначала шли мужчины, а за ними женщины.

За уголовниками на некотором расстоянии шли политические, и тоже впереди мужчины, а за ними и женщины. На руках у них были наручники, надетые на каждую пару арестантов, как бы сковывая их друг с другом. Толпа арестантов представляла однообразную серую массу, двигающуюся вдоль дороги.

Затем толпу остановили, и стали еще раз проверять по спискам. Вещи арестантов погрузили на подводы, и на них же сели слабые и немощные. И потом эта колонна арестантов направилась на вокзал, чтобы по железной дороге переправиться до Нижнего Новгорода, а там уже пешком до Перми.

Семен Зуев шел сбоку колонны уголовников, ему это место определило начальство, сказав, что это самое ответственное дело охранять уголовников и бдительно за ними смотреть. Семен никогда еще не видел столько людей в кандалах и наручниках. У него возникло двоякое чувство; с одной стороны жалость к ним, а с другой стороны — они же преступники, арестанты… Что заставило их пойти против закона, и чем они были недовольны в этой жизни.

Семен вспомнил свое село Старовойтово, там тоже людям было тяжело, и там они работали по 12–14 часов и жили в людской, не роптали. И жизненный уровень был низок, и смертность была высокая. Видимо, и этим людям жилось тяжело, и им надоело терпеть такую жизнь, и они пошли против закона.