Цена Жизни - страница 25

Осенью они скромно и тихо сыграли свадьбу, и после этого Василиса с отцом перешла жить к Семену в его домик.

А Семен всю зиму смотрел и осуществлял контроль за работой на делянке, где валили лес, обрубали и сжигали сучья. Потом так называемые хлысты волоком лошадьми подтаскивали ближе к реке, а там по весне готовили плоты, чтобы весной их связать и отправить по назначению.

А в следующем году летом у Василисы с Семеном родился мальчик, и назвали его Егором. Егорка стал как бы ровесником века с запоминающейся датой рождения. Василиса уже не работала поварихой и полностью переключилась на воспитание сына, и ей в этом помогал её отец. Жалованье управляющего было достаточно приемлемым, чтобы безбедно жить и не жаловаться на жизнь. Семену нравилась такая жизнь, но и он порой задумывался, вспоминая свою жизнь в селе Старовойтово, где простому человеку было нелегко, как тяжелый каждодневный труд сокращал его жизнь. Да и здесь при тяжелом труде лесорубов к 40–45 годам работник полностью терял свое здоровье. И он понимал это, но надо было жить, кормить и себя и свою семью.

Семен вспоминал и ту арестантскую колонну, двигавшуюся вдоль дороги серой лентой, гремя кандалами с надетыми на голову шапочками в виде блинов. И они ведь были чем — то недовольны, если пошли против царя и закона.

Но были и другие — разодетые вельможи и богатые господа, которые проносились мимо арестантских колонн в своих экипажах, покрикивая, чтобы им уступали дорогу и брезгливо посматривая на эту серую массу людей.

Потом он вспомнил другую группу политических арестантов, — эти не ругались, не сквернословили, вели себя тактично, вежливо обращались друг к другу. «А вот наш «брат»-конвоир, думал Семен, обращался со всеми одинаково, что с уголовниками, что с политическими. И Семен уже не раз пожалел, что ему не пришлось пообщаться с политическими заключенными, поговорить о жизни, спросить — почему они выбрали такой путь, ведь мало кто из них сможет выжить в этой сибирской глуши. Так для кого эти жертвы?

Он вспоминал и тех двоих беглецов, им же и ликвидированных. Ведь и у них были и мать, и отец, и семьи, и дети, наверное. И им надо было сообщать, что они убиты при попытке к бегству, как положено в таких случаях. И эти мысли всё время не покидали его, и он как управляющий старался хоть как-то или чем-то, что было в его силах облегчить тяжелый труд лесорубов, и они это видели и понимали.

Тем временем быстро пролетело еще два года, и в семье Семена родился второй ребенок, и тоже мальчик. И назвали его Василием. К этому времени Егорка подрос и подолгу смотрел на своего младшего брата, видимо недоумевая, откуда он взялся.

А дети росли совершенно разные во всем и даже непохожие друг на друга. Егор был весь в отца с крупными, но красивыми чертами лица, этакий крепыш, но застенчив; Василий наоборот — с тонкими чертами лица, весь в мать, шустрый и любознательный, словом непоседа.

Тот крестик, который подарила Семену его мать, он подарил свое жене Василисе, и она по достоинству оценила этот столь дорогой подарок. Она носила его постоянно, чуть-чуть выставляя его напоказ из кофточки.

Однажды Семен показал фотографию своего отца Василисе.

— А где он сейчас, — спросила жена.

— Не знаю. Он где-то за границей. Так сказала моя мама, когда она умирала.

Василиса долго смотрела на фото отца Семена, Семена Зуева, а потом сказала:

— Как же вы похожи друг на друга! А ведь говорят, что это плохо.

А потом Василиса добавила:

— Хорошо, когда сын похож на мать, а дочь похожа на отца, — тогда они будут жить счастливо.

— А кто это тебе сказал?

— Да так, один старичок. Он приезжал к Мышаловым, когда я дружила с дочкой Петра Петровича. Мы с ней ровесницы, она сейчас живет в Санкт-Петербурге…

Когда Егорке исполнилось пять лет, а Василию три, умер их дедушка Савелий, отец Василисы. Он был похоронен на местном кладбище.

Шел 1905 год и до поселения Мышалово доходили слухи о какой-то революции, произошедшей в России. И вот однажды Семен спросил Петра Петровича:

— А что это такое, Петр Петрович, революция?

И Петр Петрович попробовал объяснить Семену: