Цена золота. Возвращение - страница 17

— Этот день останется для меня праздником, бабка Хаджийка, и ты не сможешь его омрачить. Дед Хаджия, если он смотрит на нас сверху, поймет, что я прав… Ради ребенка я это делаю… Стало быть, у восьмой бочки?..

— Не все там зарыто, Исмаил-ага, — произнесла виновато старуха. — Я обманула тебя.

— Меня? — переспросил Исмаил-ага.

— Тебя, Исмаил-ага. Мне почудилось, что и ты такой, как те, башибузуки… а теперь я вижу, что ошиблась. Я скажу тебе: бо́льшая часть под…

— Дура! — крикнул ага. — Стой! Замолчи! Исмаил-ага во сто крат богаче таких, как вы, я сделаю это дитя счастливым без гяурского золота… Пусть сгниют алтыны там, где зарыты, как гниют их хозяева… — Все в нем кричало: «На куски! На куски ее, суку! Прочь всякую жалость, не по темени, не разом, а по частям: раз — пальцы! раз — кисти! раз — руки! раз — ноги!.. Живьем, живь-е-ем!»

— Исмаил-ага! — тоже крикнула старуха и проворно, как молодая, вскочила. — Откуда тебе знать, сколько у нас золота? Ты его не считал! Большая-то часть — под каменной колодой, у колодца. Кунаками вы были с дедом Хаджией, твои алтыны… Грех оставлять чужим…

Исмаил-ага глядел на нее не шевелясь, только пальцы его барабанили по перламутровой рукояти ятагана.

— Поезжай, Исмаил-ага, — не отставала бабка. — Спаси золото. Ты запомнил, где оно?

— Запомнил, — вздрогнув, произнес Исмаил-ага.

— Где?

— Под колодой, — покорно ответил он, и рука его соскользнула с рукояти. Теперь можно бежать к дороге — скорей остаться одному, отереть пот, умыть лицо, и главное — остаться одному.

Он мельком взглянул на девочку, круто повернулся и быстро пошел сквозь зеленую поросль, не дав никаких наставлений. Потом он побежал. Хотел остановиться, но не мог. И на бегу дал себе слово не тянуть со старухой, покончить все тотчас, как только вернется сюда вечером. А еще лучше — поручить это кому-нибудь из слуг.

— Торопись, Исмаил-ага! — кричала вслед ему старуха. — Спаси золото!

Она еще и еще раз крикнула ему вслед. И, только заслышав стук копыт пущенного галопом коня, завидев феску, что, подскакивая над верхушками кустов, удалялась в сторону дымного облака, она, довольная, рухнула на траву.

— Гадина! — сказала она на этот раз вслух. — Дерьмо!

Ее сыновья не были такими. Она, всю жизнь дрожавшая над каждым грошом, вдруг заплатила тысячи лир чистым золотом за это мимолетное удовольствие. Сыновья ее не были такими, а ага всегда был такой, только она раньше этого не знала.

— Дерьмо, — повторила она. — Дерьмо в феске! Хе-хе-хе-хе…

Ей было хорошо. Она с наслаждением отпила из меха, потом еще и еще, пока не опорожнила его до половины. Тогда она налила немножко воды и в рот Деянке. Девочка поперхнулась, но она налила еще. И задумалась. Что дальше? Куда бежать? И, сидя вот так, погруженная в свои мысли, качнулась назад, потом вперед, повалилась на траву, устроилась поудобнее и больше не шевельнулась.

С Родоп дул ветерок, и дымные облака висели теперь в стороне от села, над равниной. Дома еще курились, но этот дым был легким — как из труб в мирные холодные предвесенние дни.

Тихо было на улочках, тихо во дворах, и стук копыт усталого жеребца одиноко отдавался в тишине. Ни собачьего лая, ни петушиного крика. Не сновали по двору молодухи, не плакали дети. Мужчины в неудобных позах лежали под заборами, в подворотнях, перевесившись через плетни.

Турецкие посты молча отдавали честь, так же молча из дома на перекрестке вышли трое помаков, держа на плечах узлы с чьим-то девичьим приданым. Только с дальнего села долетали крики и вместе с ними — звон бубна. Видно, там хозяйничали цыгане.

Повсюду царили порядок и спокойствие. Исмаил-ага возблагодарил аллаха, умиротворившего село, и гнев его улегся. Из-за оград лился запах миндаля, ветви его были густо усыпаны ранним цветом, и ага еще раз осознал мудрость аллаха, поспешившего послать эти цветы, чтобы показать людям, сколь неистребимы жизнь и красота вопреки всему. Ему захотелось испросить у него хорошего весеннего дождя — год был засушливым, а хлеба — чахлыми, но он оставил это для послеобеденной молитвы. Тогда он все исполнит по обряду и будет ближе к аллаху.