Цена золота. Возвращение - страница 19

Ему захотелось вытащить еще ведро воды, еще много, много ведер. Он вымылся и оставшуюся воду тоже вылил в колоду. Все равно надо будет поить коня.

Так он наполнил колоду до краев. Слуга, воротившийся с жеребцом, застыл пораженный у ворот. Он не верил своим глазам — его господин сам таскал воду! Было поздно отсылать Зекира, да и ни к чему. Исмаил-ага не собирался сейчас откапывать золото. Он сделает это позднее — тяжесть, давившая внутри, обмякла.

Ага отошел в сторону, молча указал Зекиру на воду. Зекир так же молча подвел жеребца, похлопал его по шее и посвистел; животное наклонило голову, вытянуло толстые эбеновые губы, поцеловало поверхность и жадно приникло к воде.

— Зекир, — сказал Исмаил-ага. — Ты видел когда-нибудь, чтобы другое животное так пило? Даже человек так не может… — Он чувствовал потребность говорить. Говорить о красивых и чистых вещах. — Ключевая вода для коня — что нектар для бабочки… Он пьет, как она, и летит, как она…

Ага сказал и оглянулся. Зекир тоже озирался по сторонам. Они переглянулись. Звук повторился. Он был низкий, гортанный, какой-то звериный и шел из подвала. Слуга беспомощно пожал плечами.

Исмаил-ага подал знак Зекиру быть наготове, вытащил из-за пояса тонкоствольный посеребренный пистолет и двинулся к подвалу. Окованная железом дверь была приоткрыта, он толкнул ее ногой, негромко вскрикнул: «О-о!» — и отпрянул. Что-то шевельнулось в холодной полутьме у его ног.

Кто-то сидел на спускавшихся вниз ступенях. Черкес в белой чалме. Старик. Сидел, а может быть, лежал, лежал, пытаясь подняться. Воняло вином и блевотиной. Может, это он следил за ним все это время? И обо всем догадался?

Слуга продолжал поить коня, но больше не свистел, а смотрел в сторону подвала.

— Хош гелдин, Исмаил-ага, добро пожаловать, — произнес вдруг хрипло черкес, и лицо его исказилось в улыбке — страдальческой и радушной. Опершись на локоть, он поднял было руку, то ли для темане, то ли чтоб поздороваться, но застонал и снова опустился на ступени.

Что-то очень знакомое было в его голосе, да и нос этот он видел… и это обращение смутно напоминало аге о каком-то доме, где он когда-то бывал, о гостеприимстве, которое ему где-то оказывали, о каких-то вкусных кушаньях, которыми этот человек его потчевал, хотя Исмаил-ага никогда не водил дружбы с черкесами.

— Все ли… живы-здоровы… в Устин-сарае? — прохрипел черкес. — Что нового в благословенном селе Устине?.. Какой счастливый случай привел тебя сюда?

— Ал-лах! — произнес Исмаил-ага. — Ал-лах!

Его взметнул какой-то вихрь: в небеса ли он его вознес, увлек ли в преисподнюю, скорее всего — в селения мертвых, где клубятся предвечные темные страхи… не отдалив от кованых дверей подвала, от вымученной улыбки на лице черкеса?

— Ал-лах! — повторил Исмаил-ага. — Ал-лах! — схватил он ртом воздух и выдавил с трудом: — Это… это ты?..

— Я… — чуть слышно прохрипел старик. Сил у него больше не было. — Я…

Конечно же это был он — но нет, невозможно! Ведь он умер, ведь все мужчины рода Хадживраневых умерли, а сам Хаджия умер у родника! Мертвецы не переодеваются, не хлещут вино…

— Чего тебе здесь надо? — спросил наконец Исмаил-ага и сам почувствовал, что сказал не так. — Как ты попал сюда, дед Хаджия? — поспешил он поправить свою оплошность.

— В Филибе, Исмаил-ага… Отвези меня в Филибе… — ответил старик.

Он приподнял голову с каменных ступеней. Чуть-чуть. Силы его ушли на то, чтобы почтить кунака приветом. И он приветствовал его — несмотря ни на что. Так, как делал это долгие годы, принимая агу в своем доме. Теперь хорошо бы немного отдохнуть, но нельзя терять время, смерть близка, ноги холодеют, и надо добиваться своего.

— Отвези меня в Филибе…

Исмаил-ага смотрел на него. Да, все-таки — это он. Верно, хотел избежать общей гибели. Зачем? А видел ли Хаджия, как он сидел на корточках возле колоды? Достойная встреча достойных приятелей… Тяжесть внутри него снова заворочалась — в животе, под сердцем.

— К лекарю, Исмаил-ага, к доктору, — сказал старик. Все же он сумел как следует почтить кунака приветом; он был доволен, аги это ценят; но уже не было сыновей, невесток и внуков, не было Гюрги, и сам он был близок к концу — не гоже, если весь род Хадживраневых погибнет вот так, зазря… Господи! — К лекарю, Исмаил-ага… Озолочу…