Ценностный подход - страница 9
«Боюсь, Ксения, – начальник сепараторного сектора не заставляет директора ждать слишком долго, – нам придется пренебречь законами физики, чтобы улучшить показатели».
В первые секунды мне кажется, что я ослышалась, но по тому, как самодовольно Тышлер оглядывает всех присутствующих, понимаю: он всерьез верит, что может, как маги из книг про «Гарри Поттера», изменить структуру или свойства вещества по одному взмаху волшебной палочки. С напускным выражением невинности на лице я интересуюсь:
«Да? В таком случае стоит спросить: нам нужно пренебречь всеми законами или только теми, которые мешают Вам в Ваших планах?»
Слышу, как слева от меня Фарбер прыскает от смеха, а Тышлер, замечая это, зло сверкает глазами в мою сторону. Я бы могла ещё что-нибудь прибавить, но мне уже совсем не хочется, да и Прайс решает вмешаться сам. Он говорит очень сдержанно, так, как будто и не собирался расхохотаться всего несколько секунд назад:
«Советую Вам, Эдмунд, пересмотреть некоторые пункты своего плана, в частности, тот из них, в котором вы утверждаете, что абразив в новом станке сможет обрабатывать поверхность более тысячи квадратных метров. Ни один алмаз, к сожалению, столько не продержится, а ведь, насколько мне известно, тверже вещества не существует, если Вы его, конечно, не открыли».
«Но мы сделали подсчеты, и оказалось, что за счет уменьшения трения можно продлить срок службы одного абразива почти втрое!»
Теперь понимаю, почему Тышлера, несмотря на наличие опыта, не поставили во главе сектора А, когда Пюрешку уволили. Остается надеяться, что Фарбер не такой дебил.
Иногда я обращаюсь к Тышлеру по имени, и это звучит более оскорбительно, чем если бы я напрямую назвала его, скажем, мудаком. Я произношу «Эдмунд», особенно выделяя «мунд» среди всех остальных звуков, так что сомнений в моем намерении съязвить в его адрес не остается. Но теперь его вместо меня так называет наш новый начальник сектора.
«Боюсь, Эдмунд, что если уменьшить силу трения между абразивом и обрабатываемой поверхностью, то полученную после обработки деталь забракует любая наша заводская лаборатория. Большинство изделий должны иметь десятый или одиннадцатый класс качества поверхности на дорожке качения, а по спецзаказам и вовсе двенадцатый. Как же вы собираетесь гарантировать наименьшую шероховатость при обработке, если даже при имеющемся проценте трения в одном случае из десяти мы не достигаем нужного результата, и приходится отправлять изделие на доработку?»
Какого черта? Такой вопрос я задаю сама себе, пока слушаю эту речь. Фарбер не только не немногословен, как могло показаться ранее, но ещё и обладает способностью предугадывать то, что собираюсь произнести я сама. По крайней мере, сейчас произошло именно так.
Звучит ужасно, но на самом интересном месте такого спора на грани фантастики, у меня начинает вибрировать телефон. Звонит Владлен. Как всегда, «вовремя». Хорошо ещё, что я отключила звук. Одними губами я прошу у Прайса разрешения выйти, и он кивает.
«Привет», – голос моего парня в трубке звучит довольно весело.
На заднем фоне слышно несколько голосов и женский смех.
«Ты где? – спрашиваю я. – И почему ты на работу не вышел, не расскажешь?»
Владлен работает в нашем секторе наладчиком на станках. Здесь, на заводе, мы и познакомились. Общались чуть больше года, а потом мне, видимо, надоела спокойная жизнь, поэтому я решила погрязнуть по уши в отношениях. Теперь разгребаю все возникшие камешки преткновения большой лопатой, но безуспешно.
«Я же говорил тебе, что возьму отгул, Ксюш. У Петька день рождения, и мы уехали за Волгу».
«Что?» – не верю я своим ушам.
В трубке молчание. Наверное, Владлен размышляет над тем, стоит ли ему повторять ранее сказанное или, если жизнь дорога, лучше не стоит.
«Сегодня последний день месяца, – напоминаю я, – и я заканчиваю поздно ночью. Ты не думаешь, что мог бы меня встретить?»
Я уже не могу стоять спокойно, поэтому начинаю расхаживать по коридору вперед-назад. Стараюсь разговаривать тихо, но внутри меня все кипит от злости, чувствую, что вот-вот сорвусь на крик.