Чааша - страница 4

  - Вот, извини, им некуда пойти, они наверно потерялись.... Я была на окраине леса и когда начался дождь хотела пойти назад, но тут увидела их под деревом. Они видимо потерялись..

  - Да, конечно, проходите, обсыхайте и чаю конечно, прежде всего чаю!

  Их троих сильно промокших и озябших я завернул в три больших махровых полотнища, неведомо как оказавшихся в старом шкафу и напоил разнотравным отваром, который мы с Глашей собирали в прошлом году. Так нас стало четверо. Девочки говорили мало и все больше играли на старом расстроенном пианино или листали многочисленные книги, которые притаскивали с чердака или подвала.

   Жизнь наша была однообразна, немного скучна и благостно спокойна. Мы часто гуляли вместе, выбираясь в лес. Обойдя все возможные тропинки и ознакомившись со всеми ручейками и полянками, девочки стали подолгу оставаться дома играя с чашей. Мы с Глашей стали замечать что они иногда пропадали, сначала не надолго, а потом, спустя несколько недель мы могли их не видеть по несколько дней. Со мной девочки почти не говорили, а с Глашей иногда болтали, отгородившись локтями и маленькими узкими спинами.

   Однажды Глаша подошла ко мне, приобняла сзади и долго стояла так видимо о чем-то думая.

  - Знаешь, Санечка, они, девочки стали уходить в чашу...

  - Как это?

  - Они сказали, что просто входят в нее, как в дверь и все... , а потом так же выходят когда захотят...

  - И что они там видят?

  - Они сказали, что я сама увижу, когда зайду...

  - И ты была там?

  - Пока у меня не получается...,но девочки сказали,что мне помогут, вот только не знаю хочу я этого или нет...

  Я повернулся и внимательно посмотрел на нее. Теперь она казалась мне старше, намного старше меня, но это была не телесная старость, а какой-то очень большой опыт множества прожитых жизней, который просвечивал в глазах и медленных движениях.

  В один из похожих друг на друга дней девочки вновь пропали и мы как-то сразу поняли, что они больше не придут, не придут никогда. Глаша уже вечером как-то сникла, что-то шептала неразборчивое себе под нос и иногда тихонечко плакала. А на следующее утро я не нашел и ее.

   К чаше я больше не притрагивался, то ли боясь потревожить милых моему сердцу, то ли обидевшись на то, что не взяли меня с собой. Я потерял все. Больше не хотелось есть, двигаться, смотреть, дышать. Я просто лежал на боку поджав колени к груди и пел себе колыбельные, стараясь заснуть, но сон тоже ушел на меня. Не зная сколько прошло дней, а может быть недель, но как-то вышло так,что дом впустил в себя Лёлю - Горбуна, он запросто вошел и увидев меня лежащим на полу, стал что-то говорить, но не понимал его. Все слова казались какими-то бессмысленными наборами звуков. После долго произнесенной тирады, я увидел, что его лицо скорчилось в гневную гримасу и он с выкаченными от злобы глазами стал пинать меня ногами живот. Боли я не чувствовал и как легкая тряпица только отлетал от его тяжелых ног все дальше и дальше по комнате к стене. И тут он увидел на подоконнике ее, блистающую чашу с ослепительно белой калатушкой. Леля рванулся к ней, но зацепившись за меня ногами, растянулся на полу, разбив себе лицо. Его руки все таки как-то ухватили чашу, но не смогли удержать и она с колокольным звоном упала и покатилась прямо на меня...

  Везде была белая пустота. Вернее она была не белая, это была просто пустота, но мне почему-то проще называть ее белой. И в ней было все и не было ничего и мое понимание себя был таким же пустым как и она сама. Потом я чтобы хоть что-то появилось сделал небо. Оно было похожим на дряблый живот старой женщины, родившей всех героев этого мира, затем я опустил внимание вниз и дал этой женщине родить песок, превратившийся в твердый пол моего дома, потом я увидел стены, скользившие ввысь со множеством окон, из которых выглядывали лица, бесчисленные лица моих пациентов.