Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра - страница 10

Он явно не принимал всерьез этого немолодого «бобра». Но бобёр оказался неожиданно настырным.

– Ах, операцию проводишь? – попёр он грудью. – У тебя что же, и корочка милицейская имеется? В натуре.

Это уже было наглостью, и терпеть ее «страж порядка» не собирался:

– Ты чо – крутой, да? Имеется корочка! Щас, мля, предъявлю!

Тяжкий кулак ядром просвистел в воздухе, но врезался в пустоту. Зато бобёр, небрежно уклонившись в сторону, засадил грозному церберу боковым в печень.

Церберу показалось, что с ним поздоровался буфер разогнавшегося трамвая. По-бабьи охнув, громила сложился пополам и повалился набок.

Не теряя драгоценных секунд, Платонов ринулся в парадную, разом охватил диспозицию. Вызванный лифт подползал сверху к первому этажу, а за спиной старичка громоздился молчаливый попутчик.

На хлопок двери и быстрые шаги «попутчик» обернулся с недоумением: кто это впёрся в охраняемый парадняк? Увидел прыгающего через три ступеньки Платонова. Рука, рванув на куртке «молнию», тотчас нырнула внутрь.

Но вынырнуть не успела. В завершающем прыжке Викинг впечатал каблук влево от грудины, в район сердца. То, что ещё полминуты назад мнило себя хозяином жизни, сейчас осело кулем на щербатый кафельный пол. Глаза невидяще обратились внутрь.

Всё, финита ля комедиа! Старичок спасён, враг «понёс суровое, но справедливое наказание». Самое время откланяться и под аплодисменты партера покинуть сцену. Но Платонов уже не мог остановиться.

Накопившаяся ярость обжигала, требовала выхода. Уничтожить! Порвать руками! Чтобы эта сволота никогда не калечила людей, не обирала наших матерей-отцов!

Он присогнулся, ухватил бесчувственного амбала за расползающуюся на груди куртку и рывком воздел вверх. С трудом удерживая обмякшую тушу мощной рукой, резко, на выдохе, саданул локтем в отвисшую челюсть: влево-вверх. Стриженая башка мотнулась в сторону, в тишине подъезда надрывно хрустнули слетающие с оси позвонки. Из угла распяленного рта потекла, нарастая, красная струйка. Платонов отпустил тело, и оно рухнуло на заплёванную площадку.

Тут Викинг обратил взор на спасенного старичка. И обомлел. Тот, трясясь всеми ревматическими сочленениями, тянул к профессору бумажник и прыгающими губами заклинал:

– Нате, возьмите! Только не бейте, пожалуйста! Я не вынесу, у меня – два инфаркта!

На Платонова навалилась смертельная тяжесть.

– Ну что ты, отец? Это же вот он, сволочь мордастая, ограбить тебя хотел. А я заступился!

Но дедок, мыча нечленораздельно, тянул к нему тощий «лопатничек». Платонов осторожно, как засушенную бабочку, взял старика за костлявые плечики, развернул, подтолкнул в кабину лифта:

– Езжай домой, отец. С Богом!

И сам, потянувшись через лифтовый порог, нажал на верхнюю кнопку. Двери захлопнулись, и подъемник начал возносить насмерть перепуганного пенсионера – ближе к ангелам небесным и подальше от этой грешной земли, где на глазах у тебя жуткие люди по-звериному убивают друг друга.

Платонов, сутулясь и шаркая ногами, медленно побрел к выходу.

Но дверь с улицы распахнулась, и в нее вломился кожан номер один. Лапищу при этом держал на отлёте, и в ней посверкивало широкое лезвие ножа. Спустя секунду, оно желтой молнией метнулось Платонову в подреберье.

Но тот успел подставить предплечье, в сторону отводя полет стали. При этом сам развернулся боком и пропустил нападающего мимо себя. После чего – уже вдогонку – бросил расслабленный, обвисший кистенем кулак. В последний момент, когда «кистень» врезался в ямку под выбритым затылком, Викинг резко напряг руку и тотчас снова расслабил. Удар получился образцово-показательным: «кабан» не полетел носом вперед, а обрушился почти на месте. Выпавший клинок обиженно звякнул по кафелю, отскочил в угол и затаился там среди «бычков» и сомнительных лужиц.

«Шпана, сопляки! Вам только со старичьём воевать беззащитным!». Этого второго, добивать не стал: накатившая злоба внезапно улетучилась. Профессор спрятал кулаки в карманы плаща и шагнул из подъезда.

Потом он шел парковой аллеей, и сердце стучало вполне размеренно. А между тем, сегодня, на пятидесятом году жизни, он впервые убил человека.