Час дракона - страница 19
– Совсем раздевайся.
Сначала я хотел было возмутиться – в сумке все-таки лежали деньги, и немалые, но передумал и послушно разделся до плавок. Раз добровольно сунулся в чужой монастырь – изволь принимать его устав.
– Руки в замок, на затылок! – Гной ткнул мне в спину пистолетный ствол, и я подчинился.
Неожиданно тело пронзила резкая, обескураживающая боль. С запозданием понял: Гной ударил меня коленом по почке. Тут же подскочили статисты, повисли на руках, вцепились в волосы, один держал ноги.
– Доктор, приступайте! – Гной обратился к дяденьке в белом халате. Тот проворно выскочил из-за стола, подошел ко мне и, зажав удивительно сильными пальцами мой нос, тонким голоском с интонациями профессионального эскулапа ласково распорядился:
– Откройте рот, милейший. Прекрасно! Язык высуньте, пошевелите им, чтобы доктор видел всю полость рта. Молодцом! Во рту мы ничего не прячем, теперь снимите с него трусики, раздвиньте ягодицы…
Осмотр продолжался минут двадцать. Меня общупали буквально по миллиметру. Потом влили в рот какую-то гадость, подтолкнули к невесть откуда взявшемуся тазику. Меня вырвало.
Доктор с живым интересом исследовал рвотные массы, в то время как мне ставили клизму.
Испражнился я в тот же тазик. Не обнаружив ничего интересного в шлаках, врач довольно воскликнул:
– Все, осмотр закончен, можете…
Окончания фразы я не услышал. Аккуратный удар по шее выключил сознание.
Очнулся я, лежа на грязном дощатом полу. Я был совершенно голый. Рядом валялся пронзительно-белый адидасовский спортивный костюм. Куртка и штаны.
Я сел, огляделся. Просторное помещение без окон, по стенкам петляют ржавые трубы. Лампы дневного света на потолке. Подвал. Чуть поодаль от меня, на полу, сидят люди в белых спортивных костюмах. Автоматически сосчитал – двенадцать. Вокруг статисты в камуфляже, с автоматами наперевес.
– Тринадцатый, одевайся!
Голос Сержанта звучал откуда-то сзади. Я не стал оборачиваться, поднял с пола спортивную форму. На спине моей адидасовской куртки – красные, наспех намалеванные цифры: единица и тройка.
– Тринадцатый, топай к остальным! Слушаем меня все! Встать лицом ко мне, выстроиться в шеренгу, быстро. Вы, все тринадцать, отныне и навсегда мои игрушки, и я буду делать с вами все, что пожелаю, ясно? Ваша задача – беспрекословно меня слушаться и, главное, молчать в тряпочку, покуда я сам не разрешу разинуть пасть. Понятно? У кого есть вопросы?
Я стоял в конце неровного строя. Голова сильно кружилась, меня пошатывало. Рядом стоял усатый мужик примерно моих лет, чуть пониже меня ростом. Он шагнул вперед.
– У меня вопрос.
– Слушаю внимательно. – Сержант сделал несколько шагов и остановился напротив усатого.
– А не пошел бы ты в жопу, Сержант?
Сержант нахмурился, меряя усатого взглядом.
– Смелый, да?
Усатый ничего не ответил, только усмехнулся. Стоящие в шеренге зашевелились. Кто-то довольно громко хмыкнул – и тут Сержант щелкнул пальцами.
Выстрел почти слился со щелчком. Стрелял Гной. Почти не целясь, с пояса.
Усатый, все еще продолжая улыбаться, опрокинулся на спину. Из ровной дырочки точно на переносице толчками забила густая бурая кровь. Я лишний раз убедился, что поговорку про устав и монастырь придумал очень умный человек.
– Еще смелые есть? – спросил Сержант затихший строй. – Жаль, но, видимо, остались одни трусы. Послушные, покорные трусы. Я прав?
Сержант подчеркнуто медленно достал из ножен на поясе широкий, остро заточенный охотничий нож. Поигрывая им, прошелся вдоль строя и остановился подле сутулого, низкорослого мужчины с бледным, осунувшимся лицом.
– Номер!
– Что? – не понял сутулый.
– Твой номер, спрашиваю! – Сержант приставил острие ножа к горлу сутулого.
– Номер семь.
– Номер Семь, ты трус?
– Что?
Похоже, после смерти усатого Номер Семь пребывал в состоянии легкого шока.
Острие ножа чуть надавило на горло, еще миллиметр – и кожа не выдержит натяжения.
– Повторяю вопрос: Номер Семь, ты трус?
– Да… – еле слышно выдохнул Седьмой.
Заученным, хорошо поставленным движением Сержант схватил сутулого за волосы, запрокинул его голову и полоснул лезвием по шее.
Седьмой почти не хрипел, оседая к ногам убийцы. Пятки Седьмого еще выбивали об пол предсмертную дробь, когда Сержант совершенно спокойно продолжил: