Час ночи - страница 5
— Ну да, да, — закивал тот. — Ах как славно мы с тобой посидели, Вова! Как побеседовали… Просто, скажу тебе, душой отдыхаешь всегда, когда тебя видишь, поверь. А то душно, дружок, дико душно. Но, — он шутливо погрозил толстым пальцем, — всё, что я тебе сказал, ты усвой, понятно?
— Понятно, Миша, понятно.
— Ну и лады. А то, Вова, и так невозможно как душно!
— А всё-таки жить можно, — бодро добавил очкастый. — Вполне можно. — И, понизив голос, добавил: — Ну, спасибо за угощение, обед был восхитительный. Долго не забуду.
У огромного зеркала они распрощались, даже обнялись напоследок и вышли из ресторана, мгновенно смешавшись с толпой прохожих на тротуаре.
Михаил Прокофьевич равнодушно посмотрел в ту сторону, где исчез его приятель, и решительно повернул в противоположную, всё ещё испытывая неприятный осадок от состоявшегося разговора. В голове свербила и не давала покоя тревожная мысль: «Что этот сукин сын придумал?» И хотя ему нужно было как раз в ту сторону, куда направился Владимир Сергеевич, он сознательно сделал немалый крюк и в конце концов выбрался на нужную ему улицу. Жаркое летнее солнце заходило где-то далеко за городом, и лучи его ушли высоко в небо, погрузив раскалённый за день город в душную сумеречную мглу, и ярко вызолотили края потемневших облаков на всё ещё голубом небе.
Михаил Прокофьевич бодро прошёл улицу чуть не до конца, немножко гордясь собой, что не вызвал машину, а вот после такого обеда — всё-таки заставил себя пройтись, протрястись, несмотря на изнурительную жару. А что делать? И так уже разнесло чёрт-те как.
Наконец он дошёл до нужного дома, без всякой надобности почему-то осторожно огляделся и, естественно не заметив ничего подозрительного, свернул в небольшой полутёмный двор. Обогнув зловонный помойный ящик с набросанным вокруг него мусором, Михаил Прокофьевич толкнул потрескавшуюся, с облупленной краской дощатую дверь. Та подалась с препротивнейшим скрипом, и за ней показалась узкая неряшливая лестница с покосившимися перильцами и какими-то затёртыми надписями на потемневшей от пыли и копоти стене.
Брезгливо не касаясь перил, Михаил Прокофьевич, тяжело отдуваясь, поднялся на третий этаж и позвонил в одну из дверей, после чего для верности постучал по ней костяшками пальцев. Но за дверью не слышно было признаков жизни. Михаил Прокофьевич досадливо крякнул и собрался было снова звонить и стучать, когда наконец услышал шаркающие приближающиеся шаги и знакомое покашливание.
Дверь открыла полная седая старушка; пушистые волосы серебряным нимбом окружали розовое расплывшееся лицо со слезящимися глазами.
— Он здесь, мама? — заходя, тихо спросил Михаил Прокофьевич.
— Здесь, здесь…
— Никуда не выходил?
— Как ты велел, так и делает. С дивана к столу и обратно. — Старушка зябко повела плечами. — Страшно мне с ним, Михаил. Которую ночь не сплю. Ведь сущий бандит.
— Что вы, мама! Какой он бандит! Он несчастный человек. И я ему помогу. Вы пока не заходите к нам.
Михаил Прокофьевич, пригладив ладонью волосы и для чего-то одёрнув пиджак, направился в комнату.
Дверь он распахнул резко, без стука, и лежавший на диване человек мгновенно приподнялся, но, узнав вошедшего, уже лениво опустил ноги на пол, встал и потянулся всем телом. Это был худощавый невысокий паренёк лет двадцати двух. Большие тёмные глаза его на узком лице смотрели насторожённо, недоверчиво, и это совсем не вязалось с вялыми его движениями. Тёмные волосы торчали на голове во все стороны, как воронье гнездо, — видно было, что парень долго валялся на диване, — и на одной стороне лица отпечатались красные полосы от диванной подушки.
— Здравствуй, Николай, — добродушно сказал Михаил Прокофьевич, подсаживаясь к столу, и расправил мизинцем усы, — Ну-с, как настроение?
Парень, разминаясь, прошёлся из угла в угол по комнате, покрутил руками, потом, нагнувшись, пристально посмотрел в окно и только после этого сказал:
— Тоска заела… Не могу больше.
— Ничего, ничего. Терпи. Скоро будет весело.
Парень с размаху опустился на стул по другую сторону стола и, подперев подбородок кулаками, исподлобья посмотрел на Михаила Прокофьевича: