Час урагана - страница 19

– Как в фотоаппарате, – вставил я.

– Как в фотоаппарате, – согласилась тетя Женя. – Поле тяжести звезды или квазара выполняет роль линзы.

– Вспомнил! – воскликнул я. – Проходили в десятом классе: как доказывали теорию относительности. Типа: если Солнце притягивает луч света, значит, Эйнштейн прав. Как раз во время затмения это и доказали. Обычно звезды рядом с Солнцем не увидишь, а во время затмения – можно. Сфотографировали небо до затмения, ночью, а потом – во время затмения, чтобы рядом с солнцем. И какая-то звезда сдвинулась с места.

– Да-да, – рассеянно сказала тетя Женя. – Эддингтон в тысяча девятьсот девятнадцатом наблюдал в Южной Африке…

– Так далеко?

– Можно и ближе, но тогда пришлось бы ждать лет десять.

– Понимаю. А Николай Генрихович… После Эддингтона этот эффект наблюдали, наверно, сто раз?

– Сто не сто, но наблюдали, конечно.

– Тогда зачем…

– Толя хочет отнаблюдать двойное линзирование, понимаешь?

– Нет, – честно признался я и посмотрел на часы: после звонка Толстолобову прошло полтора часа, мог бы уже и позвонить, если что… Значит, пока ничего?

– Двойное линзирование – это… Есть очень далекий квазар и расположен он точно за очень массивной спиральной галактикой.

– За галактикой? – повторил я, все уже поняв, но изображая неведение, пусть расскажет, а я послушаю, время пройдет…

– За, – сказала тетя Женя. – Но мы этот квазар видим, потому что галактика играет роль линзы. Ее поле тяжести изгибает лучи света от квазара и направляет их так, что мы с Земли можем их обнаружить. Галактика получается как бы в ореоле, и этот ореол – искривленные лучи света от квазара.

– Ага, – догадался я. – И эта парочка… ну, квазар с галактикой, оказались на пути Солнца как раз во время затмения.

– Редкий случай! – воскликнула тетя Женя. – Лучи света от квазара искривляются еще и в поле тяжести Солнца, понимаешь? Стоят две линзы: одна – галактика, другая – Солнце.

– Понимаю, – протянул я, понимая, на самом деле, лишь, что тема иссякает, и сейчас тетя Женя подумает…

– Твой знакомый что-то не звонит, – сказала она. – Может, ты ему сам позвонишь?

Я, собственно, так и собирался, но в это время затренькала мобила, номер, с которого звонили, был скрыт – наверняка Жора.

– Слушаю, – сказал я.

– Юра? – я не узнал голоса, все-таки мы два года не разговаривали. – Это Стас. Ты просил кое-что для тебя выяснить…

Стас Ламин, конечно. Два года назад он был простым опером, работал на земле, неужели так и остался в прежней должности? Наверно. Парень он исполнительный, но не более того. Похоже, Жора увидел вошедшего случайно в кабинет Ламина, подумал, что есть на кого скинуть…

– Да-да, – торопливо сказал я.

– Ну, слушай, – Стас то ли бумаги перелистывал, то ли деньги считал. Тетя Женя смотрела на меня во все глаза и пыталась по выражению моего лица догадаться о том, что мне говорили. – В Новосибирск твой Черепанов не вылетел – ни тем рейсом, понятно, ни следующими, там было еще два вчера и один сегодня утром.

– Так, – сказал я, чтобы поставить точку, иначе Стас начал бы расписывать, как ему удалось получить эту информацию.

– Вот, – протянул он и опять что-то перелистнул. – В больницы и морги я звонить не стал, ты это уже…

– Да-да, – сказал я. – Дальше.

– Вот, – повторил он. Черт, доберется он, наконец, до сути? Я же не его начальник, чтобы докладывать, глядя в листок. Почувствовав, должно быть, мое нетерпение, Стас сказал: – А полетел твой Черепанов в Питер, вот что. Из Шереметьева-первого. Рейсом семьсот двенадцать в шестнадцать сорок. Вчера, стало быть. Живой и здоровый.

Пока я переваривал эту действительно неожиданную информацию, Стас наслаждался произведенным эффектом.

– Усек? – продолжал он. – Мне, понимаешь, пришло в голову проверить все вылетавшие вчера рейсы. В наш компьютерный век… Я думал, это займет… А мне за полчаса… Поисковая система… Правда, тебе бы эти данные нипочем не… ты же…

– Спасибо, Стас, век буду благодарен, – сказал я и отключил связь.

Тетя Женя спросила:

– Жив?

– Жив, – подтвердил я, и тогда она заплакала. Казалось, ее ничто больше не волновало. Жив – и слава Богу. А где, что, почему – какая разница? Жив ее Коля, все остальное неважно. Такое же выражение лица было у нее три года назад, когда я приехал в приемный покой Склифа, она сидела на длинной скамье, смотрела в пространство невидящим взглядом и тихо плакала – ей только что сообщили, что муж ее жив, ранение, конечно, серьезное, но не смертельное, сейчас его оперируют, это займет несколько часов, но операцию проводит лучший нейрохирург города, так что все будет в порядке.