Часть 6: Огpомная pука, пpотянувшаяся с неба. (Истоpия Паpлэйна) - страница 9

Изо всех сил Парлэйн бросился вперед, взмахнув обоими клинками. Элой вытянул одну руку чтобы отшвырнуть его, но он был слишком медлителен. Ударив концом искореженного посоха Рикайджи по руке, Парлэйн погрузил свой денн'бок в грудь чужака.

Элой закричал и повалился, темная энергия хлынула из его тела. Свет; темный свет полился из его рта, и в тот миг, когда его тело ударилось о пол, раздался взрыв. Парлэйн вскинул ладони, защищая глаза от ослепляющего, алмазного сияния смерти чужака; и когда он, жмурясь из–за крови и пятен перед глазами, решился посмотреть вновь — он увидел лишь оплавленный, почерневший силуэт на полу.

Рикайджи тут же оказалась возле него. Она нежно обтерла кровь с его лица.

— Жив. — прошептала она.

— Меня нельзя убить. — прошептал он ей. Она улыбнулась — лишь глазами, не лицом.

Она помогла ему подняться. Он все еще сжимал ее сломанный денн'бок. Он протянул ей оружие.

— Сломал. — сказал он.

Она какую–то секунду рассматривала его, а затем перевела взгляд на комнату, тела, черные отметины на стенах и потолке, на Иннакена все еще пытающегося защитить раненого квайрина, на все это безумие и хаос, и пожала плечами.

— Подыщу другой. — вот и все, что ответила она.

Комната была горячей, и не только от жара их тел. Все казалось горячим — кровь, кожа, тело, душа.

Парлэйн лежал неподвижно, словно в медитации, нежно касаясь Рикайджи подле себя. Она тоже была неподвижна, безмолвна и неподвижна словно статуя.

Или труп.

Лишь ее тепло уверяло его, что она была живой.

Они были последними. Всем, что мог предложить Отряд Хаоса. Он не знал — сколько времени прошло в этом странном, чужом месте, но это несомненно были месяцы, возможно годы. Остальные были мертвы.

Все они были мертвы — от безумия, морр'дэчай, болезни, войны.

И все же Парлэйн, самозваный и самокоронованый Лорд Широхиды все еще жил.

Он хотел бы знать, чем это было для великих воинов. Жить — сквозь одну битву к другой, в то время как умирают твои друзья, родные, любимые. Шинген, как говорят, выиграл тридцать четыре битвы. Скольким пришлось умереть в них? Сколько из тех было его друзьями?

Было ли это ответом? Не любить, не верить?

Он провел рукой по шее Рикайджи и почувствовал жар ее кожи.

Что он сказал Примарху насчет путей к смерти для воина?

"Я не боюсь безумия. Я буду приветствовать морр'дэчай, если буду опозорен так, чтобы заслужить его. Я вижу смерть на войне как честный и благородный финал для воина, а чтобы быть преданным — сперва кому–то надо верить, а я не верю никому."

Он считал так и сейчас, но легко говорить за себя. Труднее, гораздо труднее верить в то, что также думают следующие за ним. Иннакен не был рожден воином. Он хотел только лечить. Считал ли он так же?

Голгофа воевала с тех пор, как они прибыли, но это была война против врага, которого они не могли даже увидеть, кроме одной схватки. Те, кто был здесь, послы от могучих и древних рас галактики, начинали сходить с ума и бредить смертью.

Парлэйн вспомнил элоев. Они были прекрасными, изящными, величественными созданиями, купающимися в сиянии. Посол элоев говорил с ним несколько часов о этике, философии и существовании после смерти. Он назвал взгляды Парлэйна "очаровательными", со снисхождением, которое ничуть не выглядело оскорбительным.

Два дня спустя этот элой впал в безумие и убил троих своих спутников, бредя о смерти, которую ранее он назвал не более чем превращением в нечто большее и высшее.

Парлэйн закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Никто, похоже, не знал что происходит, но кто–то должен над этим задуматься. Он не верил, что все это случилось само собой.

Он и Отряд были наняты, чтобы защищать Голгофу и тех кто был там, и они делали все что могли. Парлэйн искренне верил в это, он был горд тем что Отряд мог исполнить это лучше прочих. И они действительно справились лучше, чем Рейнджеры которые были здесь.

Рейнджеры Договора, называли они себя; они относились к Парлэйну и его товарищам с неприкрытым презрением. Парлэйн не имел с ними дела, за исключением нескольких наблюдений за их тренировками. Они были хороши, он не мог отрицать этого, но по большому счету — он не думал что они были достаточно хороши.