Части целого - страница 64

Я испугался собственных слов: до меня стало доходить, что они подразумевали.

— Беззаконие, отсутствие цели, хаос, путаницу в мыслях, контузию, — сказал я не кому-нибудь конкретно, просто в ночь. Я заговаривал себя. Ходил по кругу. В голове роились мысли, пульсировали.

Внезапно я с ослепительной ясностью осознал, что Гарри — гений. Может быть, пророк или даже мученик, это будет определено позднее в зависимости от того, как он умрет. Он созидатель. Поэтому он выбрал меня, чтобы я спустил с горы его ослиные скрижали. Он указывает мне путь. Своим примером демонстрирует, что для новаторства, созидания, выворачивания наизнанку, разрушения, полной ломки и принуждения Бог не требуется; с тем же успехом эту работу может совершить человек. Не в шесть дней, как Вы-сами-знаете-кто. Незачем пороть горячку. Но даже если по окончании моих трудов их результат будет принят со злобой и безразличием, в тот момент я сознавал, что мой долг — совершить попытку, ибо речь шла о моем пробуждении, а пробуждение предполагает, что пора вставать. Нет смысла, проснувшись, хлопнуть ладонью по будильнику и снова впасть в забытье.

Это были большие мысли, можно сказать, страдающие ожирением. Я нашел на земле бычок. Подобрал. В моей руке он показался мне таким же надежным, как олимпийский факел. Я закурил и пошел по городу. Было холодно. Чтобы согреться, я притопывал ногами и держал ладони под мышками. Книга Гарри была первым шагом в уже идущую безымянную революцию, и я был избран благодаря моему блистательному уму. Мне хотелось поздравить себя без страха и упрека. Вот бы поцеловать свой собственный ум! Я ощущал себя тысячелетним старцем. Меня подминала под себя мощь слов и идей. Я подумал о своем первом отце, отце номер один, том, что был из Польши, — о его безумии: надо же, умереть ради Бога. Что за глупая причина для смерти — Бог, мерзкий Бог! Я трижды прокричал дереву:

— Я хочу умереть, потому что есмь существо с определенным сроком реализации. Я хочу умереть, потому что я человек, а людям свойственно этим заниматься: разрушаться, гнить и исчезать! — Я шел, кляня слепую отцовскую глупость: — Умереть за идею! Схлопотать пулю ради божества! Что за идиот!

В нашем городке фонари есть только на главной улице — въезд и выезд отданы на откуп луне и звездам, а когда нет ни того ни другого, повсюду властвует тьма. Дул западный ветер — шумели кроны деревьев. Я подошел к дому, сел на веранде и стал ждать. Чего? Не чего, а кого. Я оказался у дома Кэролайн. И тут же понял, что романтики — полные кретины. Нет ничего ни замечательного, ни интересного в неразделенной любви. Такая любовь — дерьмо, полное дерьмо. Любить человека, который не отвечает тебе чувством, может быть, увлекательно в книгах, но в жизни невыносимо скучно. Скажу тебе так: увлекательно другое — горячие, страстные ночи. А сидеть на веранде спящей женщины, которая к тебе не пылает страстью, — отстой и беспросветное занудство.

Я ждал, что Кэролайн проснется, выйдет на веранду, и я заключу ее в объятия. Думал, сила моего мозга настолько велика, что вырвет ее из дремы и заставит подойти к окну. Я расскажу ей о своих идеях, и она наконец узнает, кто я такой. Надеялся, я так же хорош, как мой мозг, и Кэролайн будет восхищаться и тем и другим. Я совершенно забыл о своем теле и лице, у меня вылетело из головы, что они-то уж точно не подарок. Но, приблизившись к окну, увидел свое изображение и пришел в себя. Так состоялось мое пробуждение, Джаспер. Гарри, бедняга Гарри, он был для меня очень важен — раскрепощенный ум. До того как я с ним познакомился, все известные мне умы были в оковах, неимоверно закрепощенные. Свобода сознания Гарри приводила в волнение. Его ум был абсолютно независим и самодостаточен.

Мне еще не приходилось встречать такого вневременного ума, нечувствительного к влиянию окружения.

Я вернулся домой и снова стал вчитываться в заметки Гарри. Они были до крайности глупыми. Его книга — руководство для преступников — представляла собой не что иное, как помрачение рассудка. Она не имела права на существование. Она не должна была существовать. И поэтому я должен был помочь ее оживить. Обязан был это сделать. Я разделил текст на две большие части: Преступление и Наказание. Внутри каждой части организовал главы, алфавитные указатели, сделал пояснительные сноски, как в настоящем учебнике. Я строго придерживался заметок Гарри, но то и дело натыкался на абзац, от которого меня настолько разбирал смех, что я хватался за живот. Это было великолепно. Его изречения поражали до изумления. Проникали прямо в мозг.