Частные беседы - страница 10

Наконец он немного успокоился и сообщил, что роль у него хоть и маленькая (или!), но очень сложная и главная (ну если его ищут весь фильм!) и даже в конечной сцене убийства у него эпизод с роскошной бабой. Короче, я приглашен на премьеру ленты «Рыба-кит». Павликашвили похвастал и женой, она у него бывшая манекенщица, рост — 175 (а у него 185 — всего разницы десять см, это оказывается самое оно…) со всеми международными стандартами: бедер, ног, рук, шеи и даже пальцев… Это Чудо, сказал мне Павликашвили, я увижу на премьере (чудо зовут Алена, мне кажется, что каждое манекенское Чудо зовут Алена, почему, не знаю…). Тут и загрустил веселый Павликашвили. Оказалось, что ради Чуда он тянет эту лямку полуэпизодов, потому что само Чудо хочет сниматься и в разведку заслало супруга. А ты вообще-то где? — спросил я Юрашу. Нигде — сказал он, загорюнившись уже совсем, — верхнего образования нету, мотаюсь так вот, но платят ничего, я администратором в театре был, ну вот и… Алена — роскошная женщина — вздохнул он. Тихо мы вдруг сидели. А когда он узнал, что я завуч в школе, то снова развеселился — решил стать физкультурником: бицепсы — во! — на станке лазаю, в баскет играю, не смотри, что старый… Да и какой я старый… А если не физруком, то хотя бы комендантом или еще кем-нибудь. Надоело быть никем, а комендант — должность. Сидели мы с ним, говорили о старом, о школе, он о тебе спрашивал; а в конце сказал мне: молодец, что один живешь, никому не под шапку, трудно простому человеку с роскошной бабой жить… Такая у меня была встреча, которая вдруг натолкнула меня на мысль, что и я вроде Павликашвили ходил в заемных костюмах и был эпизодическим персонажем. Чушь, а? Или нет? Как ты думаешь, Вит…

Думал, что отправлю письмо, но не получилось — дожди, почта далеко, решил еще пописать, а уж потом… Володя и Митя уехали. Теперь здесь совсем глухо. Я и Яновна. Она все больше у себя в комнате, наверное, устала от людей, все-таки возраст, что ни говори. Перед отъездом Володи был у нас с ним разговор — мы так и не подружились, видимо, я не нравился ему, да и он мне, признаться, тоже, — когда мы оставались одни, он сразу утыкался в какую-нибудь английскую книжку, которую вечно таскает в кармане джинсов. Он одушевлялся только в присутствии Яновны. Так о разговоре. Мы сидели с Володей на берегу нашего озерца-зеркальца, день был ленивый, безветренный, с белым туманным солнцем, Володя раздетым выглядел совсем уж увальнем: белый, толстый, без мускулатуры, покрытый белесо-золотым пухом с ног до головы. Я смотрел на него и вдруг завелся на похвалы Милочке. Бормотал о ее женственности, прелести и т. д., нес полуахинею — зачем, не знаю, наверное, обижался за нее и окончил свой монолог неожиданно для себя вопросом: а не позвонить ли нам, по дороге домой, ей, в Ленинград, — день был воскресный. Я, конечно, пер не в свои ворота, но ломился и ломился, намекая на его невнимание к ней. На все мои речи Володя усмехнулся и сказал, что целиком доверяет разговор мне, а ему ничего не хочется. Тогда я незамедлительно стал школьным учителем (не был, не был и прорвало), я сказал, что его жена — очаровательное существо и надо быть очень толстокожим человеком, чтобы этого не понимать! На что Володя ответил, что самое лучшее — это делать, что хочется, и если мне так хочется позвонить Миле, то пусть я и позвоню ей. Ибо радость от действия для него главная мерка действия. Я заткнулся, потому что вовсе не собирался звонить Милочке, а затеял предприятие для объединения Володи и Милочки! И Володя молчал. А я вдруг въяве представил себе Милочку с клубочком шерсти в быстрых ручках, ее всегда затененные ресницами глазки и вдруг въяве понял, что не нужен ей звонок от Володи и, возможнее всего, она его не любит. И он это знает. И что самое интересное, кэп Йост ей не нужен уж совсем и только женское начало, которое в ней еще теплится, откликнулось на романтический облик Кэпа. Я смешался как маленький, хотел что-то сказать, но, слава богу, не сказал (что говорить?). А Володя, заметив мое замешательство, улыбнулся куда-то в озеро, чуть насмешливо и добродушно. И с облегчением туда же улыбнулся я.