Часы и голоса - страница 2
А здесь, внизу, все шло без перемены.
Заброшенные в древний мир судьбой,
Среди руин церквей бродили мы, как дети.
Над нами свод небес прозрачно-голубой,
Он был свидетелем промчавшихся столетий.
А тени их, уставши от бессмертья,
Ворвались в жизнь веселою гурьбой.
1912 Карс
«Под свист, улюлюканье, адский хохот…»
Под свист, улюлюканье, адский хохот
Белоснежных зубов и ртов озорных
Пой, не боясь прослыть скоморохом,
О самых первых чувствах своих.
Пой о щенках с перебитыми лапами,
О любви, поруганной когортой самцов,
О покинутых девушках, любивших свято,
О младенцах, оторванных от грудных сосцов.
Пой о простых слезах человеческих,
О судорогах тоски вековой.
Пой о четырежды изувеченных,
О лежащих на каменной мостовой.
И чем горячей будет песня эта,
Тем холодней ее примет мир.
И первыми тебя осмеют поэты,
Превратив твою горькую песню в тир.
1913
Мой Карс
Меня дразнили мальчишки,
Высмеивая мой Карс:
«В нем пыльно и скучно слишком,
Не то что в столицах у нас».
Я отвечал им: пусть я
До ваших столиц не дорос,
Я рад, что в глухом захолустье
Мне летом жить довелось.
В столицах тенистые парки
И важные господа,
А в Карсе пыльно и жарко,
Но веселы мы всегда.
Шарманщик живет привольно,
Хоть нет за душой ни гроша.
Никто не крикнет: «Довольно!
Порядок не нарушай!»
В огромных ваших столицах
С печатью ума на лбу
Найдется ли карская птица,
Предсказывающая судьбу?
Вытягивая билетик,
Ты получаешь ответ:
Проживешь на земле не столетье,
А всего девяносто семь лет.
Разве это не лучше всех парков
И причесанных улиц столиц?
Ну и пусть у нас пыльно и жарко,
Но зато столько сказочных птиц!
1913
Карс
«Я надену колпак дурацкий…»
Я надену колпак дурацкий
И пойду колесить по Руси,
Вдыхая запах кабацкий…
Будет в поле дождь моросить.
Будут ночи сырые, как баржи,
Затерявшиеся на реке.
Так идти бы все дальше. Даже
Забыть про хлеб в узелке.
Не услышу я хохот звонкий.
Ах! Как сладок шум веток и трав,
Будут выть голодные волки,
Всю добычу свою сожрав.
И корявой и страшной дорогой
Буду дальше идти и идти…
Много радостей сладких, много
Можно в горьком блужданье найти.
1914
«Поют глупые птицы…»
Поют глупые птицы,
Тает кружевной снег,
Трескаются хрустальные льдинки,
Пляшут солнечные паутинки.
На набережной ругаются незлобно
Грузчики песка и кирпича.
Такое голубое небо,
Как будто на гениальной картине,
Изображающей боль и радость
Кольцеобразной весны.
Мне хочется кружиться до смерти
Вокруг поскрипывающих деревьев
И подбрасывать камушки в воздух,
Совершенно прозрачный и голубой.
1914
Смерть неизвестного
Он стар и слаб. Никто его не знает.
Пришла пора, должно быть, умирать.
Царапает он камни и кусает
И боль свою им хочет передать.
Он корчится в лохмотьях на панели,
Хрипит, закрывшись холстяным мешком.
Проходят люди, и скрипят портфели,
Кто вскинет бровь, кто поведет зрачком.
Идут. Никто не убавляет шага.
Жизнь — это жизнь, а смерть — лишь только смерть.
И ветер шевелит трехцветным флагом,
Тяжелым, горьким, как земная твердь.
Нет, мысль не может, хоть убей, привыкнуть
К полярным льдам душевной мерзлоты.
Где ж сын его, который мог бы крикнуть:
«Отец, отец, ужели это ты?!»
1914
Новгород
«Не степной набег Батыя…»
Не степной набег Батыя,
Не анчара терпкий яд —
Мне страшны слова простые:
«Нет мне дела до тебя».
Не убийца, злу послушный,
Не кровавых пятен след —
Страшен голос равнодушный:
«До тебя мне дела нет».
Не смертельные объятья
И не траурный обряд —
Мне страшны слова проклятья:
«Нет мне дела до тебя».
Не взметенная стихия,
Не крушение планет —
Мне страшны слова людские:
«До тебя мне дела нет».
Забинтовывая раны,
И волнуясь, и скорбя,
Слышу голос окаянный;
«Нет мне дела до тебя».
Я ко всем кидаюсь жадно,
Жду спасительный ответ,
Слышу шепот безотрадный:
«До тебя мне дела нет».
1915
Пес
Откуда ты взялся — черный, кудлатый,
Неимоверно славный пес?
Жил ты бедно или богато,
Где ты воспитывался и рос?
На мои вопросы не отвечая,
Ты только помахиваешь хвостом.
В безлюдном кафе, за чашкой чая,
Я раздумываю о житье твоем.
Как человек, я тебя жалею,
Общепринята жалость к бездомным псам.
За окном — черноморский ветер веет
И волны подкатываются к берегам.
Об этом подумал я не сразу,
Но вдруг предо мною встал вопрос:
Возможен ведь, правда, эдакий казус,