Часы командора - страница 10

стр.

— Так вы отказались продать, и что дальше?

— А он прямо с лица поменялся. То прямо вежливый такой, интеллигентный, а то взгляд вдруг чумной стал, как у одурманенного. Ну, я, честно признаюсь, струхнул. Стасик еще затемно на рыбалку ушел, никого в доме нет, до соседей не докричишься, а тут этот с безумными глазами. Я ему говорю — разговор окончен, мне на сенокос, а он не выходит. Я за кочергу, а он засмеялся и прочь пошел. Может под наркотой был?

— Экспертиза никаких запрещенных препаратов в крови не обнаружила.

— Значит, сам по себе с приветом. Ох, страху я натерпелся. А вот Николай советует мне часы в банк, в ячейку специальную, на хранение положить.

— Да, я ему давно это говорю, — раздался низкий, словно лающий в трубу, голос участкового, — опасно пенсионеру одинокому сотни тысяч рублей дома держать, и за меньшее убивают. Ведь прибить этот чокнутый мог.

— Ну, пока его самого прибили, — оборвал Антон. — Что потом было?

— Ничего, я дом запер и на сенокос поехал. Жара уже и так начиналась, запозднился.

— Вот так бросили часы в доме, когда рядом подозрительный тип бродит? — удивился Антон.

— Ну, я же дом запер, — растерянно пробормотал старик.

— Старый хуже малого, — пробасил участковый, — Яковлевич, дуй сегодня же в банк.

— Вы ехали на сенокос в том же направлении, что ушел Михаил Карлов. Ничего не видели?

— Думаете это я его? — испугался дед.

— Ничего я не думаю, — спокойно произнес Антон. — Вы пострадавшего еще раз видели?

— Нет. Никого я не видел, приехал на луг, сено загрузил. Гляжу — дед Митрошка с рыбалки идет.

— Откуда дед Митрошка шел? — уточнил Антон.

— Со стороны Песок, вдоль речки. Я его подвез, Аленка Малинина может подтвердить, мы ее дорогой видели.

— Я могу, — не в силах больше подслушивать, влетела в комнату Алена.


[1] Павел Карлович Буре — российский часовой мастер, петербургский купец, основатель торговой марки «Павелъ Буре».

Глава IV. Человек, которого не было

Пузатый дядя Коля в уголочке гонял чаи, а за его столом с важным видом расположился Антон. «Интересно, это его первое дело или он уже раскрывал преступления?» — пронеслось в голове у Алены. Дед Борис в белой шляпе, а ля Хрущев в кукурузе, вальяжно сидел напротив Антона. Сейчас он играл сельского интеллигента. На его гладко бритом пухлом как у младенца лице светилось интеллектуальное самодовольство. «Ему бы в артисты, выступать, уже народным бы был», — хмыкнула про себя Алена.

— А вот и наша Аленушка, — галантно снял коллекционер шляпу. — Как говорится — следующий прибыл.

Он суетливо поднялся, уступая барышне место.

— Присаживайтесь гражданка Малинина, — с иронией в голосе тоже указал Алене на стул Антон.

— Я свободен? — уточнил дед Борис.

— Да, идите, Борис Яковлевич, спасибо за ценную информацию, — вежливо поднялся проводить его Антон.

— Ой, Яков Борисович, то есть Борис Яковлевич, — зачастила Алена, — а можно, пока вы в ячейку не сдали, на часики взглянуть?

Краем глаза Алена заметила, как Антон укоризненно покачал головой, догадавшись, что соседка подслушивала за дверью.

— Конечно, можно, — расплылся в счастливой улыбке коллекционер, — вот они у меня где, — и он достал из-за пазухи белую коробочку.

— Так вы их с собой таскаете? — удивился Антон.

— Да, после этого всего Стасик на меня ругался, велел с собой носить, а то он с этими часами теперь один оставаться боится. Воры ему везде мерещатся. С ножичком под подушкой вчера спал, — дед вздохнул, — за парня этого городского крепко переживает.

— Тем более надо в ячейку положить, от греха, — сочувственно опять подал голос дядя Коля.

Дед Борис распахнул крышку коробки, и Алена увидела подлинный клад — шесть карманных часов: какие-то с толстыми цепочками как в кино, а какие-то без них, но все в приличном состоянии, начищенные, сияющие на рвущемся в окно солнышке.

— Можно потрогать? — затаив дыхание, спросила Алена.

— Конечно, конечно, — подбодрил ее старик.

— Какие интересные надписи: «Быстрее ветра», «Не оглядывайся», «Достойнейшему», — начала на распев читать Алена, — «Удача любит тебя», «К новым победам», а это на каком-то другом языке.

— Это латынь, — высокомерно улыбнулся коллекционер. — «