Часы Мериме - страница 22

— Мне бы, конечно, съездить в Новочеркасск не мешало, — с ноткой сожаления сказал Геннадий, — да вот беда — завтра мой реферат обсуждается. Придется сестре поручить — она бойкая. Сегодня что у нас? Пятница? Как раз в Политехническом сейчас у них студком заседает. Позвоним — и все тут.

Мы отправились на междугородную.

Соединили нас с Новочеркасском быстро, но слышимость была отвратительная. Надрываясь, я кричал:

— Дина, это говорю я, Яша!..

— Какая каша? — будто из Антарктики доносился голос Дины.

— Да не каша, а Яша!.. Копнигора!..

— Что? Идти пора? Куда идти пора?..

Геннадий вырвал у меня трубку и заорал:

— Девушка, соедините как следует!..

Послышался какой-то звон, гул, и я совершенно ясно услышал голос Дины:

— Какой дурак разыгрывает меня!..

Я обрадованно ответил:

— Да это ж я, Яков. Ты меня слышишь?

Узнав, чего мы от нее хотим, Дина оказала:

— Если вы это всерьез, я сделаю. Звоните мне завтра в шестнадцать.

На рассвете я отправился на мотоцикле в Ростов. В читальном зале библиотеки еще было пусто, когда я вошел туда и попросил книгу Виноградова. В книгу были вклеены десятки фотокопий писем Мериме к Соболевскому с подписями автора. В одном письме стояло Pr. Mérimée, в другом P. Mérimée, в одной подписи остроконечный accent падал на «e», в другом он небрежно склонялся к согласной «m», но в основном подписи были все одинаковы и удивительно напоминали подпись, сделанную на часах. «Подделка или не подделка?» — думая я о брегете, рассматривая подписи. И вдруг замечаю, что одно письмо аккуратненько подрезано снизу, как раз там, где по смыслу должна следовать подпись. Та-ак! Кому-то факсимиле понадобилось… Иду к библиотекарше, спрашиваю:

— Скажите, пожалуйста, не помните ли вы, кто до меня брал у вас эту книгу?

— Господи! Да ее у нас каждый день читает по нескольку человек.

— А не брала ли ее у вас недели три назад крашеная женщина с кошачьими глазами?

— Оставьте ваши шутки при себе, — говорит библиотекарша и хочет отобрать у меня книгу.

Но я не дал, пошел опять к столу и принялся читать. Все-таки, думаю, пригодится, если и впрямь придется писать реферат о Мериме. Читаю, делаю выписки и натыкаюсь на следующий абзац, относящийся к истории дружбы писателя с графиней Монтихо, этой «умной и талантливой женщиной, в жилах которой вместе с испанской кровью текла кровь упорных шотландцев и веселых валлонов»:

«Именно ей был обязан Мериме рассказом о приключении на сигарной фабрике, которое в 1845 году было им обработано в неподражаемую повесть «Кармен».

Так вот что оказывается! Мериме так же встречался с цыганкой Кармен и ее возлюбленным Хосе, как Лермонтов с Тамарой и Демоном. Какие могут быть часы! Просто великолепная писательская выдумка.

— Ура! — крикнул я от радости и сейчас же услышал голос библиотекарши:

— Гражданин, ведите себя прилично, иначе попросим вас выйти.

— Не беспокойтесь, — оказал я. — Сам уйду. Вот только скопирую подпись Мериме.

Затем сажусь на мотоцикл и начинаю объезжать часовые мастерские. Действую хитренько: «Скажите, — спрашиваю, — вы не смогли бы выгравировать на моих часах подпись Мериме?» «Чего-чего?» — обычно не понимает гравер. Я показываю снятую мной копию и внимательно смотрю в лицо гравера. Нет, ничего подозрительного не замечаю, хотя передо мной вот уже тринадцатый гравер…

Шестнадцать часов. Еду на междугородную и вызываю Дину:

— Дина, привет! Ну что?

— Ах, да вы меня с Геннадием замучили! Обошла все мастерские — никто понятия не имеет о Мериме. Только в одной мастерской оказали, что какой-то старик приносил золотые часы с боем, чтобы переделать завод головкой на завод ключом.

— Вот как! Это подозрительно, — сказал я, вспомнив, что на столе у тети лежали часы именно с ключом.

— Мастер оказал, что такого случая еще не было: обыкновенно делают наоборот — завод ключом заменяют заводом головкой. А ключом карманные часы заводили в старину.

— А как он выглядел, старик тот?

— Ну, я не спрашивала.

— А на какой улице мастерская?

— На Подтелковоком проспекте.

— Всё… Ты по мне скучаешь?

— А, иди ты!

С междугородной еду к поэту.

Дверь полуоткрывает он сам и со страданием говорит: