Часы смерти - страница 2

Это случилось вечером 4 сентября. Мельсон хорошо запомнил дату, поскольку ровно через неделю он должен был отплыть домой, чтобы успеть к началу осеннего семестра, открывавшегося 15 числа. Он чувствовал себя усталым. Судите сами, что получится за отпуск, если все лето уходит у вас на то, чтобы как-то поддержать свой академический престиж, выполняя такую весьма условную и трудоемкую повинность, как «публикование своих трудов». Работа над «Сокращенным изложением „Истории моего времени“ епископа Бернета, изданным и аннотированным доктором философии Уолтером С. Мельсоном» тянулась так долго и профессор так яростно не соглашался со старым сплетником чуть ли не по каждому пункту, что даже удовольствие уличить того во лжи – весьма, кстати, частое – не подогревало больше его энтузиазма. В тот вечер, однако, Мельсон постоянно ловил себя на том, что улыбается. Он чувствовал присутствие старого друга, тяжело шагающего рядом: силуэт его внушительной фигуры в невероятных размеров черном плаще и неизменной шляпе с загнутыми полями, какие носят английские священники, отчетливо выделялся в свете уличных фонарей, две его трости, по обыкновению сердито споря друг с другом, громко постукивали по пустынной мостовой.

Они возвращались пешком вдоль Холборна. Время шло к полуночи. Вечер выдался холодный и ветреный. Блумсбери[1] в это лето неожиданно оказался переполненным, поэтому лучшим, что Мельсону удалось подыскать для жилья, была неуютная квартирка из двух комнат – спальни и гостиной – на Линкольнз-Инн-Филдз; к тому же ему каждый раз приходилось преодолевать четыре лестничных пролета, чтобы до нее добраться. Они просидели в кинематографе гораздо дольше, чем предполагали: доктор Фелл, раболепный поклонник таланта мисс Мириам Хопкинс, настоял на том, чтобы просмотреть картину дважды. Но Мельсон днем сделал поистине редкое приобретение, натолкнувшись у Фойла на словарь средневекового латинского шрифта, и доктор наотрез отказался идти домой, не ознакомившись с этой замечательной находкой.

– Кроме этого, – пророкотал он, – не станете же вы уверять меня, что ложитесь спать в столь ранний час? Что, в самом деле? Дружище, вы меня разочаровываете. Будь у меня ваша молодость, задор…

– Мне сорок два, – заметил Мельсон.

– Человек, – яростно набросился на него доктор Фелл, – человек, который упоминает о своем возрасте, едва ему минуло тридцать, уже обрастает мхом. Я постоянно наблюдаю за вами, – он моргнул из-под очков, – и что же я вижу? Вы напоминаете мне нелюбопытного Шерлока Холмса. Где ваша жажда приключений, здоровая человеческая любознательность, в конце концов?

– «Большой турникет», – заметил Мельсон, увидев знакомый знак. – Здесь нам направо. Я намеревался, – продолжал он, вынимая изо рта трубку и выбивая ее себе на ладонь, – спросить вас о вашем чувстве здорового любопытства. Есть у вас на примете какое-нибудь новое преступление?

Доктор Фелл хмыкнул:

– Возможно. Точно еще не знаю. Может быть, у них что-то и получится с убийством дежурного администратора в том универмаге, но я лично сомневаюсь.

– А что там произошло?

– Хм, вчера вечером я обедал с Хэдли, но он, кажется, и сам не знает всех подробностей. Мне он сказал, что еще не ознакомился с рапортом; этим делом занимается один из лучших его сотрудников. Если не ошибаюсь, все началось с эпидемии магазинных краж в больших универмагах; их совершала женщина, личность которой полиция никак не может установить.

– Магазинные кражи представляются мне довольно-таки…

– Да-да, знаю. Но в этих кражах прослеживается нечто дьявольски странное. И продолжение у них вышло скверное. Черт возьми! Мельсон, меня это тревожит! – Некоторое время Фелл дышал хрипло и с присвистом, очки на носу съехали набок. – Продолжение последовало с неделю назад в универмаге Геймбриджа. Вы что, совсем не читаете газет? В ювелирном отделе была организована специальная распродажа или что-то в этом роде. Народ там буквально кишмя кишел. Через эту толпу двигался дежурный администратор, безобидный субъект в традиционной визитке и с прилизанными волосами. Вдруг администратор хватает кого-то за руку; переполох, возня, крики, рассыпанный по полу поднос стеклянной бижутерии, затем, посреди этого бедлама и прежде чем кто-либо успевает сообразить, что произошло, администратор бесформенной грудой оседает на пол. Пронзительные вопли. Кто-то замечает под ним лужу крови. Его переворачивают и видят, что у него чем-то острым, видимо ножом, вспорот живот. Вскоре после этого бедняга скончался.