Чайковский - страница 6

– Слышу, пане!..

– Я вижу, что сотник кругом дурень, взял его за воротник, вывел на крепостной вал и спрашиваю: «А где солнце всходит?» – «Там», – отвечал сотник. «А заходит?» – «Вон там», – сказал он. «Так знай же, пане сотник, что и всходит и заходит солнце на земле полковника, на моей земле то есть, понимаешь? А ты, поганое насекомое, посягаешь на мою славу, хочешь оттягать у меня землю? Хлопцы, нагаек!..» Пришли хлопцы с нагайками; сотник видит, что не шутки, – повалился в ноги: «Я, говорит, и свою землю отдам, помилуйте…» Мне стало жалко дурня; я плюнул на него и пошел домой, да всилу запил злость. Такой дурень!..

– Дурень, пане! Правду люди говорят: дураков не пашут, не сеют, сами родятся.

– Сами!.. А что борщ?

– Готов.

– Фу! Какая штука! Во рту огнем палит, – говорил полковник, пробуя ложкой из кастрюли борщ, – казацкая пища. В горле будто веником метет; здоровый борщ!.. Я думаю, лошадь не съест этого борщу?

– Я думаю, лопнет.

– Именно лопнет! Один человек здоровеет от него, оттого он человек, всему начальник.

– И человек не всякий. Доброму казаку, лыцарю (рыцарю) оно здорово, а немец умрет.

– Не возьмет его нечистая! Разве поздоровеет.

– Нет, не выдержит, пропадет немец.

– Докажу, что не пропадет. Позови сюда Герцика. Посмотрим, пропадет или нет.

– Послушай, говорил полковник Иван входившему Герцику, – у нас за спором дело: я ем свой любимый борщ и говорю, что он очень здоров, а Гадюка уверяет, будто для меня только здоров, а ты, например, пропадешь, коли его покушаешь. Бери ложку, ешь. Посмотрим, кто прав.

Герцик проглотил несколько капель борщу, и лицо его судорожно искривилось, слезы градом пробежали по лицу.

– Что же ты не ешь? – спросил полковник.

– Бьюсь об заклад, с третьей ложки он отдаст богу душу, – хладнокровно заметил Гадюка.

– Я не могу; это не человечье кушанье, – сказал Герцик.

– Что ж я, собака, что ли?..

– От этого и собака околеет.

– Так я хуже собаки?

– Боже меня сохрани думать подобное! Это кушанье рыцарское, геройское, такое важное – а я что за важный человек… Я просто дрянь…

– Не твое дело рассуждать; ешь коли велят! – говорил полковник, схватив левою рукой за шею Герцика, а правою поднося ему ко рту ложку здорового борщу.

– Не могу, вельможный пане! Умру!

– Это я и хочу знать – умрешь ты или нет. Ешь!

– Послушайте, пане! У меня есть великая тайна, я сейчас только шел говорить ее вам; позвольте сказать, я вам добра желаю, все думаю, что бы такое полезное сделать; вы мой спаситель… вы…

– Ешь, а после расскажешь.

– Умру я от этого состава, и вы ничего не узнаете, а тут и ваша честь, и все, и все…

– Ну, говори, вражий сын, только скорее…

Герцик вполголоса начал что-то шептать полковнику, который, бледнея, слушал его и закричал:

– Ежели ты врешь – смертью поплатишься!..

– Моя голова в ваших руках; к чему мне врать?

– Пойдем скорее. Гадюко, – сказал полковник, – да возьми с собой крепкую веревку. Веди, немец!..

Та вже ж тая слава

По всiм свiтi стала,

Що дiвчина козаченька

Серденьком назвала

Малороссийская народная песня

Тихо садилось солнце, зажигая западный край неба; в голубой вышине пламенели два-три облака, переливаясь золотом и пурпуром; тени длиннели, вытягивались по земле; каждый пловучий листок на Удае, стебель водяной травки или тростника, каждая волна и брызга горели, сквозились, просвечивали, таяли в золоте. В пирятинской крепости (замке) благовестили к вечерне; чистый серебристый звон колокола далеко звучал, разливался в теплом, сухом воздухе и, переходя постепенно в отголосок, почти неуловимый для слуха, замирал, пока другая волна звука не сменяла его.

Конец ознакомительного фрагмента.