Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне - страница 46

Но нужен результат. Конкретный, в сводку, если хотите штучный. Чтобы никто не сказал в спину или «за глаза»: «Знаем, как вы там воевали – водку жрали, да по пьянке стреляли друг в друга».

Вот почему, оставив для себя «пресс» единственным способом к достижению этого конкретного результата, можно морально оправдать любые средства. В том числе и такие. Без ненужной драматургической полемики. Не для сводки, конечно, Бес и партнёры вышибали ливер из Саламбека, не из садизма врождённого, а для того, чтобы, ухватив еле заметный кончик нити, попробовать раскрутить что-нибудь более существенное, чем пара «калашей» и ценный «стечкин». Кстати, за эту вот возможность хвататься за кончики, скорее всего и придётся отдать один ствол непонятному пассажиру. Обманывать нельзя…

Костя, задумавшись, не услышал, как из входного проёма выплыл Бескудников. Задрав маску на лоб, вытащив зубами сигарету их пачки, он как-то тускло, без огонька, сообщил:

– Иди поговори с ним, «хороший»… Хотя он и «плохому» всё рассказал.

– Расхождения есть?

– Несущественные… Говорит, что в машине ствол был, а не тротил… Для понтов возил, мол. На мусоров грешит, что они замылили… У них спрашивайте. А про автоматы да институт один в один…

– Про наркоту спрашивал чего-нибудь?

– А на хера? – искренне удивился Бес.

– Да человечка надо прощупать.

– Ну иди… Чего расселся-то… Там Долг закаменел уже…

– Иду, – Костя встал и шагнул внутрь.

Общение Катаева с Саламбеком мало чем отличалось от варианта Рябинин – Турпал. Точно также, высадив фляжку воды, Саламбек испуганно поглядывая в темноту, где еле различимо распростёрлось «тело» Турпала, срывающимся голосом рассказал и про Баку, и про автоматы и про АПС. Купил он его отдельно от Турпала, оплатил там же в Баку, но где он сейчас не знает. Был в машине. Про тротил и наркотики признался, на всякий случай, что тоже его. Наркотики покупал пару раз у Тамерлана. Высокий, худой, на белой «шестёрке». С кем двигается не знает, вроде живёт где-то в Старой Сунже. Может и героин достать.

Катаев, понимая, что Долгову уже невыносимо на холодном бетонном полу, особо тему не развивал и «прогнав» Саламбека по ключевым моментам, свернул допрос. Разыграв перед задержанным финальную сцену: «Оставление жизни», Костя поднял его с колен и, в сопровождении «десантников», увёл в УАЗ.

Саша Долгов, услышав шум отъезжающей машины, испытал приступ почти наркотического прихода. Лёжа на бетоне, он «забронзовел» и сейчас с трудом разгибался, медленно вставая на ноги. Опер очень плохо отозвался о театральном искусстве, а разодрав пакет на голове, сделал нецензурный вывод, что сцена вообще не его стезя. Не дожидаясь команды, он содрал с себя опаскуженную куртку и похромал в кубрик.

Утром на планёрку-проверку смогли выйти лишь несколько человек. Большая часть оперативников закончила рабочую встречу по обсуждению первых результатов за полчаса до общего подъёма. Демонстрировавший своё хореографическое мастерство в ходе дебатов, Саша Бескудников уснул прямо на скамье, вытянувшись вдоль стола, уставленного пустыми бутылками, тарелками с остатками «бичей» и переполненными пепельницами-банками. Магнитофон, с поставленной на реверс кассетой, в дцатый раз воспроизводил: «А может просто снегом стать… Белым, белым…» Коромысло дыма разошлось, но камерная спёртость воздуха, несмотря на прохладное утро, ощущалась явственней сивушных выхлопов. В спальном отсеке кубрика разносился богатырский храп Рябинина, на бэк-вокале у которого с присвистом сопел Ваня Гапасько.

От этого дуэта Костя и проснулся, с удивлением обнаружив у себя во рту недожёванное яблоко. Ввиду слабой алкогольной конституции он вырубился одним из первых. На соседней койке, прямо в форме и кроссовках, реквизированных у Турпала, под одеялом, счастливо чему-то улыбаясь дрых Саня Долгов. Со второго яруса свисала, налившись венами, рука Сереги Капустина. Сфокусировав, расплывающийся, даже не похмельный, а всё ещё пьяный взгляд на циферблате часов на его запястье, Костя с, отрешённостью камикадзе, отфиксировал время. Двадцать минут до планёрки. Годами выработанная привычка быть на поверке-планёрке-подъёме сдёрнула его с лежанки. Встав в полный рост, он увидел, на втором ярусе над своей койкой, лежащего на животе, с немигающе открытыми глазами Липатова.