Чехов - страница 5

Конечно же, эти увлечения отца имели и свои издержки для домочадцев. Прежде всего именно в связи с ними в лавку "для хозяйского глаза" посылался кто-нибудь из братьев. Несомненно также, что и в своих увлечениях Павел Егорович оставался самим собой — непоколебимо уверенным в своем праве властвовать. Он был убежден, и не без оснований, что, вынуждая своих детей петь в хоре, он делает неплохое дело. Но… сыновьям Павла Егоровича эти его рассуждения не казались убедительными. Им хотелось спать, а их понуждали из-за спевок и выступлений ложиться поздно и вставать рано. У них были свои обязанности и заботы — те же уроки, которые нужно было учить и за плохую подготовку которых Павел Егорович взыскивал весьма строго, а тут этот хор — чужое и чуждое им увлечение. Не забудем, кроме того, что хор был церковным, а это обязывало аккуратнейшим образом посещать и выстаивать церковные службы. Это также была тяжкая повинность, так как серьезного религиозного чувства, судя по всему, ни у кого в семье Чеховых не было. Даже у Павла Егоровича. Но его влекло само пение, в церковь он ходил как в театр, для ребят же и церковь, и хор были лишь нелюбимой и обременительной обязанностью. Вот почему Антон Павлович Чехов имел все основания с грустью вспоминать об этом увлечении своего отца.

"Я получил в детстве, — писал он в 1892 году, — религиозное образование и такое же воспитание — с церковным пением, с чтением апостола и кафизм в церкви, с исправным посещением утрени, с обязанностью помогать в алтаре и звонить на колокольне. И что же? Когда я теперь вспоминаю о своем детстве, то оно представляется мне довольно мрачным; религии у меня теперь нет. Знаете, когда, бывало, я и два мои брата среди церкви пели трио "Да исправится" или же "Архангельский глас", на нас все смотрели с умилением и завидовали моим родителям, мы же в это время чувствовали себя маленькими каторжниками".

И все же семье Чеховых действительно повезло. Надо ли говорить, насколько все было бы хуже, если бы Павел Егорович оказался хорошим купцом, если бы он побуждал своих детей не к пению, а к обвешиванию и обсчетам покупателей, если бы он заботился не об их образовании, а о процветании своего дела, уготовил бы и им ту же торговую карьеру.

Однако наиболее ценный подарок судьбы состоял в том, что Павел Егорович был несомненно талантливым, незаурядным человеком. Талант его не получил развития, был израсходован на мелочи и пустяки, но все же он проявлялся и не только в его увлечении музыкой и живописью, но и во всем его облике, в тех самых странностях, которые так и не позволили ему стать заправским преуспевающим купцом. Талантлив был и его дядя Василий Михайлович, тоже страстный любитель пения, иконописец и садовод.

В семье Чеховых считали, что талант у них со стороны отца, а душа со стороны матери. И в самом деле, Евгения Яковлевна, всегда занятая детьми и домашними делами, вносила в семейную обстановку ту ноту сердечности и мягкости, которой явно не хватало ее супругу, поглощенному своими идеями и увлечениями. "Убежденная противница крепостного права, — свидетельствует Михаил Павлович, — мать рассказывала нам о всех насилиях помещиков над крестьянами и внушала нам любовь и уважение не только ко всем, кто был ниже нас, но и к маленьким птичкам и животным и вообще ко всем беззащитным существам". Тут же Михаил Павлович высказывает и свое особое мнение о роли матери. Он убежден, что и "со стороны матери" в его братьях "было прилито таланта немало".

Видимо, он был прав. Чтобы в тех условиях сохранить человечность и сердечность, требовались незаурядные душевные силы. Евгения Яковлевна — тихая, скромная, малограмотная женщина — была от природы исключительно щедро наделена этим бесценным даром.

Весьма примечательна натура и ее брата, Ивана Яковлевича. Его тоже, как и Павла Егоровича, пустили по торговой части. Женился он, казалось бы, удачливо — на сестре крупного таганрогского купца Марфе Ивановне Лобода. Вроде бы все сулило успех, когда в 1863 году на приданое жены он открыл свою самостоятельную торговлю. Вышло по-иному.