Чекистка - страница 37

Святой отец — человек преоригинальнейший, говорит, что по-прежнему за всех богу молится. Я его спрашиваю: «И за большевиков и комиссаров, ваше преосвященство?» Он отвечает: «И за большевиков и комиссаров я тоже всевышнему молитвы возношу, чтобы он их поскорее к себе прибрал». У него целая теория — как при помощи бога избавиться от большевистской заразы. Никого из уезжающих на Дон он без своего напутствия не отпускает. Вознося свои взоры к небесам, отец Андрей с горечью молит вслух: «Вот привел бы господь меня видеть, как большевиков уничтожают». Крестьянам, что живут вокруг «Раифской пустыни», архиепископ внушает, что при царе мужикам было хорошо, сытно, все дешево, а при антихристах — большевиках народ последние крохи доедает.

Все сосредоточенно, не перебивая, слушают Дмитрия и одновременно продумывают план действий.

Всем ясно, что после начавшихся арестов, испугавшись реальной силы большевиков, многие золотопогонники перебазировались в монастырь и оттуда продолжают вести работу.

— Я полагаю, — начинает Олькеницкий, — его преосвященство избрало резиденцией «Раифскую пустынь» не случайно, там у них целая крепость. И настоятель свой.

— Это тот самый, который женолюбием и стяжательством отличается, — уточняет Дмитрий.

— Об этом попике и я наслышан, — вставляет Фролов.

— Черт с ними, с их страстишками, — перебивает Вера Петровна, — это нас сейчас мало интересует. Лучше подумайте над тем, как в эту «крепость» пробраться и всю публику, оставшуюся там, захватить. Я предлагаю такой план, конечно в общих чертах: направить туда отряд вооруженных товарищей во главе с Дмитрием, тем более он только оттуда: как-никак «в гостях» у них побывал. Пускай произведут обыск и арестуют Сердобольского и других, самых активных. А архиепископа пока просто так привезут в город, чтобы он у нас на глазах находился. А дальше — видно будет.

— Правильно, — резюмирует Олькеницкий.

Решение принято. Начали действовать.

Пристально вглядывается Вера Петровна в ночное небо, настороженно прислушивается она к каждому звуку, ожидая, что вот-вот раздастся цокот копыт по булыжнику и возвратится запропастившийся отряд во главе с Дмитрием Копко, направленный в «Раифскую пустынь».

Вот уже пять дней, как уехали чекисты в монастырь, а сведений о них все нет и нет. Вера Петровна медленно ходит по комнате. Она не может найти себе места. О сне не может быть и речи. Тяжелые предчувствия гнетут ее. А жизнь идет своим чередом. Часы отстукивают секунды, минуты.

Под утро она забывается, впадает в какое-то оцепенение, положив голову на стол.

В начале седьмого в комнату влетел Корнеев. За ним нерешительно ввалился старичок в лаптях, на которые налипла грязь. Его холщовая рубаха была пропитана потом и грязью.

— Погибли они, братцы, — перекрестившись, не успев отдышаться, произнес вошедший.

Через несколько минут толпившиеся в дверях чекисты и прибывший Олькеницкий узнали подробности гибели товарищей.

Все понимали, что означает смерть от рук озверевших фанатиков.

…Приехав в монастырь поздно вечером, отряд с разрешения настоятеля был помещен на ночлег в монастырской гостинице. Пока изрядно уставшие товарищи спали, монахи их связали и передали на самосуд толпе, состоящей из местных кулаков и их подпевал, которым монахи представили отряд губчека как бандитов, явившихся для ограбления монастыря и надругательства над святынями.

Озверевшая толпа, подстрекаемая христолюбивым воинством, убила красноармейцев и сожгла живыми Дмитрия Копко и Лавриновича.

Нет больше Мити — голубоглазого смелого бойца и товарища. Не сохранились даже его останки, которые можно было бы предать земле. Еще несколько молодых жизней были отданы революции во имя ее защиты и победы…

В ответ на зверскую расправу в пятницу 7 июня (25 мая) 1918 года в губернской газете «Знамя революции» было опубликовано сообщение: