Чекисты рассказывают. Книга 4-я - страница 17

— Вполне. Я и сам собирался в Москву, меня просил съездить туда еще и Донской. Решено — я еду!

— Теперь второй вопрос. Как я могу попасть к Антонову? Донской мне сказал, что вы можете оказать в этом помощь.

— Завтра же я все устрою. Это несложно. — Федоров стал разговаривать с Муравьевым, как с равным. — Я сведу вас с одним человеком, который организует поездку.

Поезд из Тамбова прибыл в 11 часов 25 минут, с опозданием на 10 минут. Федоров Дмитрий Федорович, в дальнейшем Фараон, вышел из спального вагона последним. Огляделся по сторонам и направился к выходу из вокзала. В руках у него был коричневый кожаный чемодан средних размеров.

Приметы: рост выше среднего, лет 50—52, волосы русые. Небольшая аккуратно подстриженная бородка. Небольшие усики. Одет в темно-серый костюм в полоску. На ногах черные полуботинки. Особых примет нет.

Фараон вышел на вокзальную площадь, нанял извозчика и приехал в Газетный переулок, где проживает его сестра. Пробыл там два часа, вышел без чемодана. Пришел на Тверскую, шел медленно, рассматривая витрины магазинов.

Пришел в Коммунхоз, поднялся на второй этаж в общий отдел, где встретился с Тимофеевым А. Я.

Тимофеев Александр Яковлевич, 56 лет, бывший присяжный поверенный, одинокий. Ранее состоял в партии кадетов.

В Коммунхозе Федоров пробыл недолго. Вышел, нанял извозчика, приехал снова в Газетный переулок, к сестре, откуда до вечера не выходил.

Поздно вечером вышел из квартиры сестры. Остановился у ворот дома и стал внимательно наблюдать за прохожими. Медленно пошел по переулку. Увидел извозчика, быстро остановил, сел и велел гнать. Кружным путем приехал к Никитским воротам. Сошел с пролетки, огляделся. Подошел к Гранатному переулку, остановился и затем зашел в дом № 9, квартира 16, где проживает Тимофеев А. Я.

Когда Федоров вечером зашел домой к Тимофееву, тот сразу стал выговаривать:

— Что же это вы, Дмитрий Федорович?! От вас-то я этого никогда не ожидал. Явиться прямо на службу! Сотрудники, с которыми я работаю, вас видели и заприметили. Разве так можно!

— Александр Яковлевич, прошу прощения, но другого выхода у меня не было. Свой домашний адрес вы мне не сообщили, а дела не терпят отлагательств, — пытался оправдаться Федоров.

Немного успокоившись, Тимофеев предложил, указав на стул:

— Присядьте. Зачем я вам срочно понадобился?

Федоров поднял голову, тяжело вздохнул и тихо, полушепотом, спросил:

— Александр Яковлевич, вы знаете о событиях в Тамбовской губернии?

— Знаю.

— Там бунт. Туда сбежалось много кулаков, недовольных политикой большевиков.

— Ну и что же?

— Движение все разрастается, но оно принимает чисто бандитские, а не политические формы. Это движение необходимо направить в правильное политическое русло, необходимо оздоровить его идейно. Вы понимаете, придать идейную направленность. — Федоров все более возбуждался.

— Что мы сейчас можем? У нас нет никаких сил и связей… Какое принять участие? Какую придать идейность? — Тимофеев продолжал держаться осторожно.

— Об этом я и приехал просить вас, Александр Яковлевич. Вы занимали руководящее положение в партии кадетов. У вас остались связи… А вы спрашиваете, что делать! Вы мне не доверяете?

— Ну, что вы, батенька! Вас-то я знаю давно. — Тимофеев стал говорить более доброжелательно. — Вам я могу сказать: кое с кем встречаюсь. Иногда вижу Николая Михайловича Кишкина, Вы его должны знать. Это член ЦК нашей партии и бывший член Временного правительства. Могу при случае рассказать ему, но не знаю, что из этого получится.

— Движение, которым руководит Антонов, очень многообещающее. Там — реальные силы. Но у них нет оружия, вернее мало. Во что бы то ни стало нужно получить оружие. Это движение нужно прибрать к рукам, — с горячностью в голосе повторил Федоров, — ну, хотя бы путем объединения кадетско-эсеровских сил для придания идейной направленности. Я и прибыл к вам с той целью, чтобы убедить ЦК партии кадетов в необходимости установить контакт с ЦК левых эсеров и выработать согласительную платформу по совместной вооруженной борьбе с большевиками. Если мы упустим, история нам не простит.