Человек идет в гору - страница 4
Николай молча ходил по комнате, хмурился, тяжело вздыхал. В памяти вставало детство — хлопотня с голубями, уроки отца — «держаться в жизни верного компаса», потом годы студенчества, ночи раздумий у стола с приколотым кнопками ватманом. Интересная, захватывающая всю душу работа. И большая человеческая забота коллектива за судьбу машины, которую ты создал.
Николай перебрал в памяти своих товарищей, всю родню — деда Ипатия, отца, тестя Сергея Архиповича, мать, тещу Аннушку, знакомых рабочих — маляра дядю Володю и его жену Грушеньку, Сашу Воробьева, часто справлявшегося: «Николай Петрович! Ну, как машинка? Ждем!»
Нет, такой народ не согнуть, никому не согнуть!
— Главное — не сгибаться! — хрипло проговорил Николай, отвечая своим мыслям.
Анна подошла к нему и порывисто обняла за шею.
— Коля, мы должны быть вместе, понимаешь? Самое страшное для меня, если война разъединит нас…
Анна, как всегда в минуты волнения, слегка картавила.
— Мы должны быть вместе, — повторила она.
Николай повернул к ней задумчивое лицо.
— Ты знаешь, Анна, с тех пор, как я отправил в Москву проект, мне кажется, что время остановилось. Когда еще рассмотрят мое творение, потом построят опытный образец, потом начнется полоса испытаний на заводе, в научно-исследовательском институте, затем обнаружатся дефекты и начнутся переделки, доработки, снова испытания… А нам нужно сегодня, сейчас дать в руки бойца оружие.
Николай часто поправлял очки. Его широкий лоб блестел от пота. Анна оживилась, подстегнутая новой мыслью.
— Сделай ты, умница-инженер, самолет, который порхал бы между окопов и вывозил раненых — сколько людей сказали бы тебе спасибо! А у тебя все истребители.
— И за истребитель спасибо скажут, — ответил Николай, но мысль о таком самолете-санитаре понравилась ему.
…Вот об этом-то и думал сейчас Николай, стоя на балконе конструкторского отдела и вглядываясь в затягиваемую сумерками и серой завесой дождя Неву.
Анна сидела, обхватив руками колени. Света не зажигали. Глебушка уснул. Свекровь Марфа Ивановна дремала на кушетке. Звонил Николай, сказал, что ночевать не придет.
Во дворе раздавались свистки и крики — некоторые жильцы не маскировали окон.
— Эй, свет! Све-ет! Погасите свет, чорт возьми! — кричали снизу. Дом погружался в темноту.
Гулко раздавался мерный стук метронома.
«Что там сейчас в Киеве, Минске, Смоленске? Горят дома, плачут первые вдовы и сироты, хоронят первых убитых? А здесь тишина, напряженная тишина предгрозья…»
Многое передумала Анна в эти ночные часы. Вспомнилось ей, как однажды семилетней быстроглазой девчонкой взобралась она на огромного черного коня, и он унес ее далеко к реке, услышав зов кобылицы. Анна, закрыв глаза, уцепилась за густую гриву коня и только слышала, как свистел в ушах ветер.
Мать с трудом разыскала ее, плакала и охала. А отец потрепал за короткие косички и одобрительно сказал:
— Молодец, Анка! Вся в отца, не гляди, что девка. Эта судьбу оседлает и наглазники на нее наденет!
Потом, шестнадцатилетней, она училась уже в медтехникуме, а в летние месяцы уезжала в деревню на практику.
Несколько лет спустя она успевала учиться в институте и работать в больнице, а по воскресеньям еще и дежурить на станции скорой помощи.
Врачи, с которыми она работала, хвалили ее хирургические способности, проникновение во внутренний мир больного.
С замужеством у Анны, казалось, еще больше прибавилось энергии.
— Мужик в дом — у бабы голова кругом, — щуря глаза от смеха, ласково ворчала Марфа Ивановна, когда сноха с приходом Николая усиливала суету по хозяйству.
Анна любила мужа ровной, непоколебимой любовью. Его лицо мягких очертаний, с карими, спокойно-доверчивыми глазами под густой, почти непрерываемой у переносья темной зарослью бровей, казалось, не было ничем примечательно.
Но стоило Николаю рассмеяться или с кем-нибудь заспорить, — и резкая, широкая улыбка удивительно преображала его лицо: оно становилось сильным, волевым и по-настоящему красивым. Улыбка выдавала его характер.
Иногда Николай приходил с работы мрачный. Анна уже по каким-то едва уловимым переменам в первых, обычно неторопливых и твердых шагах догадывалась о его настроении.