Человек, который похитил королеву и распустил парламент - страница 36

«Говорит Томас Марлоу. Мы находимся у памятника Виктории — за воротами Букингемского дворца. Серый дом для королей и королев… Меня окружает серая толпа… Серый осенний вечер, моросит дождь…

Серый день в истории нашей страны, запятнанный цветом хаки и холодно-стальным сверканием пистолетов и автоматов… Сейчас почти уже восемнадцать часов, и, по последним данным, Вайатт находится на пути сюда… Распространяются всякие слухи и небылицы… Почему — спрашиваем мы себя — этот человек действует так свободно? Почему он игнорирует печать и телевидение? Цензура — обязательное явление во всех резолюциях и восстаниях, и тем не менее телевидение пока ничем не ограничено. «Говорите, что хотите, делайте, что хотите, нет Никакой цензуры…» Таково первое официальное заявление Вайатта. Пренебрежение неприятно каждому. И все же вы испытываете какую-то уверенность…

Нам сообщили, что Вайатт прибыл к заднему входу во дворец… Да это и понятно: подъехать сюда через Молл, видимо, невозможно…»

— Это ты, Фред?

Слабый голос худенькой, небольшого роста женщины, занятой в кухне чисткой картофеля и искоса поглядывавшей на экран телевизора в гостиной, вряд ли мог дойти до слуха Фреда, когда он неуклюже ввалился в квартиру и громко, словно назло соседям, захлопнул за собой дверь.

Милли вытерла дрожащие руки о нейлоновый передник и, охваченная волнением, направилась в соседнюю с кухней комнату, стараясь не замечать грязных следов, которые оставил на ковре ее муж.

Милли хмуро уставилась на развалившуюся в кресле мрачную фигуру мужа. Она никогда не могла похвастаться особой жизнерадостностью, а после того, как вышла замуж за Фреда, апатия еще сильнее овладела ею.

— Слыхал новость, Фред?

— Ну что там еще? — Приступ головной боли был поистине невыносим. Видимо, причиной всему опять требования работы или улучшения условий труда. Ох, уж эти негры на стройплощадках. Фреду хотелось бы сейчас услышать совсем иное.

Милли стояла чуть позади кресла и, опустив голову, смотрела на мужа, являя собой картину любви, сострадания и беспомощности. Вдруг она вспомнила, о чем хотела рассказать.

— Они схватили королеву. — Ну так что?

— Я просто думала, что тебе это будет интересно.

Их встреча во дворце напомнила анекдот о том, как два англичанина случайно встретились в пустыне.

— Добрались благополучно? — сразу же спросил Бейнард.

— Вполне.

Пока они шли по мраморному коридору, лейтенант доложил вождю о ходе дел. Он наблюдал, как Вайатт шагает по дворцовым переходам, не сознавая всего окружавшего их великолепия. Только когда они подошли к зеркальным дверям огромного зала, Вайатт сурово посмотрел на лейтенанта и спросил:

— Зачем мы здесь?

— Здесь временно находится мой штаб. Это зал государственных приемов. Мне казалось, что вам захочется взглянуть.

Вайатт бросил внимательный взгляд на окружавшую их роскошь, которая своей нарочитостью напомнила ему оформление огромной чайной в довоенное время, и лицо его выразило удивление.

— Временное помещение штаба. Вот они иллюзии величия. А ведь мы только начинаем.

Бейнард улыбнулся.

— Раньше я видел дворец только на картинах и теперь не мог удержаться. А вас это зрелище не поражает?

— Я, конечно, поражен.

Вайатт медленно подошел к восьмиметровому обеденному столу, девятнадцать откидных досок которого позволяли увеличить длину до пятидесяти с лишним метров. За этим столом уже трудились сотрудники Бейнарда, составляя описи имущества, которое готовилось к упаковке. Им помогали одетые в расшитую золотом синюю повседневную униформу дворцовые слуги, лица которых выражали удивление и страх…

— Да, — повторил капитан. — Я поражен. Поражен тем, что люди платят пять-шесть фунтов стерлингов в неделю за право жить в комнате, площадь которой меньше этого стола. Здесь три камина, а простой народ страдает от холода. Ригли позволяет себе разные трюки, чтобы лишить людей работы под предлогом закрытия того или иного предприятия как маловажного. А здесь, оказывается, очень важно иметь двести человек, мужчин и женщин, чтобы обслуживать одну семью. — Вайатт холодно улыбнулся Бейнарду. — Чем я еще должен быть поражен?