Человек находит себя - страница 29

Таня сидела, опустив голову, и молчала.

Ярцев обратился к Алексею:

— Ну, товарищ изобретатель, а тебе как? Нравится?

— Сильная вещь, — ответил Алексей, — хоть не здорово понимаю, а задевает… — Он положил руку на отобранные книги. — Я, Мирон Кондратьевич, вот эти возьму. Можно?

Снова зазвучал этюд. Потом Лиза поставила еще мазурку Шопена, вальс Чайковского… После уговаривала гостей остаться пить чай, но они отказались. Лиза заметила, что у Тани блестящие, взволнованные глаза…

Алексей вышел вместе с Таней.

Домой шли молча. Начался дождь. Он мягко шелестел в листве тополей и придорожной траве, как будто шепотом разговаривал с землей.

Придя домой, Таня еще долго стояла у отворенного окна, не зажигая огня. Темнота, наполненная шелестом дождя, скупо поблескивала мокрой листвой, дышала влагой, теплой, как материнские слезы…

Кто-то постучал в дверь. Таня не услышала. Мысли ее были далеко-далеко… Так и не зажигая света, она подошла к кровати, нагнулась и, нащупав в темноте чемодан, вытащила его, открыла, ощупью отыскала в уголке что-то завернутое в бумагу. Развернула и присела на кровать, с силой сжимая в руке старенькую серебряную табакерку с неразличимым в темноте портретом Суворова на ее обтертой, помятой крышке…

Таня сидела не шевелясь и сжимала в руке табакерку. А дождь все шел, шел…

Мечта! Сколько людей уходило за тобой по нелегким дорогам жизни. Увела ты и маленькую девочку по имени Таня. Ей было чуть побольше пяти лет, а ты зажглась робким огоньком, похожим на огонек елочной свечечки, и повела, повела…

В детском саду воспитательница играла на рояле. Все пели, а маленькая светловолосая девочка с большими серыми глазами и тугими коротенькими косичками, торчавшими в разные стороны, как две толстые морковки, стояла с открытым ртом.

Однажды, оставшись у рояля, Таня не пришла к завтраку, к любимому клюквенному киселю с молоком. Пока она осторожно нажимала пальчиками на клавиши, кто-то из подружек уничтожил кисель. Таня о нем даже не вспомнила.

Воспитательница научила ее играть «Чижика», «Елочку», «Летели две птички»…

— У вашей дочери очень хороший слух и замечательная память, — сказала она Таниной матери. — Девочку, по-моему, надо учить. Я познакомлю вас с опытной пианисткой.

Таня помнила первые уроки. В комнате учительницы пахло черными сухарями и старыми нотами в темных переплетах, лежавшими на всех пяти полках высокой этажерки. На комоде сидели рядом две толстомордые бронзовые собачки. Они таращили на Таню выпуклые глаза. Над роялем висел портрет человека с голой головой и очень живыми глазами. Он в упор смотрел на Таню все время, пока шел урок. Учительница была маленькая, сухая, с усиками. Это было очень странно. Таня всегда с удивлением разглядывала эти усики.

Прошло два года. Однажды учительница музыки сказала матери:

— Вам надо везти Таню в Москву; там, знаете, все-таки профессора.

Это было очень заманчиво, но переезжать пока было нельзя. А учиться, не имея дома рояля, становилось все труднее. И Таня, возвращаясь от знакомых, к которым ходила заниматься, часто спрашивала: «Мама, когда у нас будет рояль?» Мама гладила дочкины волосы и почему-то не отвечала, говорила только: «Да, рояль…», А Таня все равно радовалась и прижималась щекой к маминым волосам.

Возвратившийся с военной службы отец вместо обещанной куклы привез черную папку для нот с черными шелковыми шнурами и золотыми буквами. «Вот бы ты рояль еще мне привез!» — ласкаясь к отцу, говорила Таня. Отец улыбался и отвечал: «В другой раз, Танюшка, сейчас вот папку купил и… денег маловато осталось… не хватит, понимаешь?» Таня понимала. Вечером, показывая новую папку плюшевому мишке с потертым носом, она говорила: «Тебе скучно, миша? Не сердись, мы купим куклу потом, после рояля, понимаешь? Если деньги останутся…» И мишка понимал. Его стеклянные глазки, казалось, говорили: «Ну что ж, подождем, рояль, конечно, нужнее». Для искусства он тоже готов был на жертвы…

А потом в доме появился рояль. Правда, помещался он во втором этаже, в квартире лесовода, профессора Андрея Васильевича Громова, семья которого недавно переехала сюда, но получить разрешение заниматься по часу в день оказалось не слишком трудно. Это была первая настоящая радость.