Человек не отсюда - страница 20
И тут разговор наш, полный горечи и жалоб на испорченность народа, свернул к неожиданному вопросу: а что техника, способна ли она помочь исправлению нравов? Есть ли в ней нравственная составляющая? Ведь она творение человека, и тот, кто создавал ее, он хотел не только прославиться, не только сделать что-то новое, необычное, нет, он хотел сделать для человека что-то хорошее, украсить жизнь, облегчить ее. Поднять человека — над землей на воздушном шаре, пусть полюбуется. Или автомобиль…
— Ну и что автомобиль, — не соглашался Борис Иванович.
…Стал ехать быстрее, чем на лошадях. Быстрота, может, и не давала нравственного элемента, дело было не в быстроте, автомобиль расширил пространство жизни, добавил радость.
Я вспомнил счастливое ощущение своей скорости, когда ты за рулем. Ты можешь, ты сильнее, чем был. Это хорошо или плохо? Наверное, во всякой технике есть и хорошее, и плохое. Интернет изменил нашу осведомленность, позволил найти новых друзей, школьных товарищей. Но появилось искушение вседозволенностью. И все самоощущение изменилось. Мобильники изменили одиночество…
Борис Иванович рассказал, что дочери его ежедневно звонят, узнают, как он себя чувствует, что ел, куда ходил. Он ощущает их заботу и то, что у них делается.
Родители звонят детям. Друзья могут чаще общаться. Люди стали больше разговаривать. Советская наша жизнь была молчаливой. Сейчас идешь по улице, прохожие то там, то тут, прижав мобильник к уху, идут и говорят, говорят.
Общение, даже телефонное, приносит много радости. Электронные книги. Телевидение, пусть дрянное, общее в дни Олимпиады, Спартакиады, оно соединило мир в одну миллиардную трибуну. TV, если захочет, может устыдить, выставив плохой поступок перед городом или регионом. Может и прославить доброту, милосердие.
Теперь, спустя годы, вспоминается полузабытое чувство, когда, узнав о пленуме ЦК, на котором сняли Хрущева, мы, где-то в полдень, ошарашенные, сошлись во дворе Союза писателей — Евгений Винокуров, Евгений Евтушенко и я, и потом долго еще сидели в ЦДЛ потрясенные — чем? Не просто фактом смены власти, но и тем, как это произошло — как с неба свалилось — было ощущение непривычное — нечисть дворцового переворота.
То, что я знаю, это знания снизу, впечатления рядового. Так же, как на фронте есть два разных видения и знания войны, одно — генеральское, оснащенное штабными сводками, картами, и солдатское — то, что приходит с обстрелом, с кухней, из окопа, в своем секторе. Это знание называют «окопной правдой». Она плохо стыкуется с генеральской, часто из окопа видится не то, но без этой солдатской правды нет правды войны.
Хотя мы называем семидесятые годы, вплоть до 1982 года, периодом застоя, название это отражает, скорее, рутинность в экономике, внешнее впечатление глади, в обыденном же сознании людей происходили изменения крутые.
Когда я впервые году в шестьдесят восьмом узнал, что хирург в больнице «берет» за операцию — не поверил. И все кругом не верили. Значит, этот врач урод, монстр.
Потом оказалось, что «берут» и в других больницах. Процесс шел постепенно. Узнавал, что берут при приеме в институт, берут за дипломы. Берут учителя, берут в райжилотделах за ордер, за обмен, берут за путевку в санатории… Люди приспосабливались к этим порядкам мучительно. И не привыкли, не хотели мириться, они знали от рождения, что медицина у нас бесплатная, это завоевание, которое свято блюлось врачами, что обучение у нас бесплатное, что мы должны «учиться, учиться и учиться», жилье почти бесплатное, никто не может нарушить великих завоеваний революции.
Приятель мой привез из туристской поездки приемничек — директору своему. Зачем? А освободилась должность ведущего инженера. И как же ты вручишь? А он сам просил…
Писали диссертации для нужных людей, писали им статьи, доклады, книги. Подношения большие и малые, торты, бутылки коньяка, затем ящики коньяка, духи — все это становилось бытом, нормой делового общения. В малом масштабе оно отражало то, что творилось наверху. У нас пыжиковые шапки — там манто, у нас торты — там бриллианты. Взятки, поборы, вымогательства — все это ширилось, по всем городам и весям, разъедало все сферы служебной жизни, вплоть до милиции, армии, партийного аппарата. В министерства везли пакеты, ящики, а то и контейнеры. «А что я буду с этого иметь?» становилось основой решения вопроса для многих работников.