Человек, помоги себе - страница 24

Марат был дома. Он рисовал. На холсте перед ним алел букет гладиолусов в пузатой глиняной вазе. Сколько помню — вечно он малюет гладиолусы. Да и в доме у Галустянов в любое время — цветы. Своя оранжерея.

— Наконец-то, — сказал Марат. — Где запропала? — Он отступил на шаг от мольберта и прищурился. — Похоже?

В углу у окна на низеньком столике в таком же пузатом глиняном сосуде стоял живой букет красных гладиолусов.

— Даже сверх меры.

— Это как?

— А так. Недаром, видать, хвалил ты картину с катером на реке. У самого — прожилки на каждом лепестке. В копировальщика вырождаешься, Маратик.

— Да ты посмотри, — заговорил он, делая кистью несколько мазков. — Какие полутона. А тут переход в темную зелень. А тут? Мягчайший полусвет.

— Полусвет, полутона. Жизнь надо изображать.

— А без цветов и жизни нет.

В комнату вошла Маратова бабушка, седовласая, грузная.

— Здравствуй, Ольга-джан. Выпей сливового. — Она протянула мне стакан компота.

— Спасибо, тетя Ася. Не хочу.

— Пей! В дом войти — дело гостя, а как выйти — дело хозяина.

Что спорить! Гостеприимство их дома славится. Когда ни придешь, и накормят, и цветами одарят. Тетя Ася без цветов и в школу не является. А бывает она у нас часто — тоже член родительского комитета, как и моя мама. Поэтому на наших классных торжествах цветов видимо-невидимо. Будет много и на общешкольном вечере в день Конституции — Марат с бабушкой обеспечат. Только сейчас меня другое интересовало. И едва тетя Ася вышла, я все выложила о Ларисе и Динке. Марат выслушал, не отрывая взгляда от мольберта и все так же подрисовывая, потом сказал спокойно:

— Да, надо сходить к Нечаевой. Вот и Юлия тоже просила: приведи беседовать.

— Ну и когда же ты сходишь?

— Успею. Не на пожар.

— Именно — что пожар. Надо уговорить — чтоб сегодня в ресторан не ходила.

— Ну, это — уговаривай не уговаривай. Солнце без петуха всходит.

— По-твоему, нечего вмешиваться?

— Зачем шумишь? Сказала: ребята плохие? А в ресторан-то не с ними идет?

— Какая разница. А Динка?

— Один цветок — еще не весна.

— Послушай, Маратик. Оставь свои восточные мудрости для лучших времен. И хочешь знать — с Ларисой уже не весна, а осень, зима и снег, вьюга, замерзнуть можно!

— Да что ты паникуешь? — Он отбросил в сторону кисточку. Спокойный, спокойный, а взорвется — хоть шашлык на щеках жарь. — Научилась у своей Виктории Еремеенко — все вам сразу подавай!

— А ты долго раскачиваться любишь, — сказала я, сообразив, что не зря он сравнил меня сейчас с Викой — должно быть, досталось ему от нее за что-то. Вот и хороший вроде комсорг, а лентяй несусветный — приходится все время подгонять да подстегивать.

Он готов был уже пойти со мной, да тетя Ася попросила помочь по хозяйству. «Подождешь?» — спросил он.

Я не хотела маячить перед Динкиными глазами в магазине. Как комсорг он должен был встретиться с Нечаевой один на один. И поговорить с ней по всей строгости. Мне хотелось лишь поскорее узнать, чем их разговор завершится. Поэтому я взяла с него слово: после встречи с Ларисой он зайдет ко мне. Или позвонит.

И ушла. На прощание тетя Ася все же вручила мне охапку пунцовых роз. Марат шагал со мной до калитки, вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:

— Погоди! — Он побежал назад по асфальтовой тропке к кирпичному дому, прикрытому сеткой голых веток яблонь и груш. — Получай, — протянул он мне, вернувшись, листок. — Новое письмо от «бывуча» Заморыша. Тоже берем в летопись. А ты опять ответ сочини.

— Все сочиню, — сказала я. — Только сделай, как уговорились.

Он уверил:

— Лучше глаза лишиться, чем доброго имени!

«Дорогие ребята!

Если бы вы знали, как я обрадовался, когда получил ваше письмо. Правильно: такая у нас Аннушка! Из-за нее я и с вами будто давно знаком. А от нее я тоже получил — из Анапы: дочка лечится, все в порядке. И есть у меня теперь адреса моих товарищей — как вы зовете, «Аннушкиных «бывучей» — она прислала. Я написал уже Майе Федотовой, Герке-Козлику и Сереже Мосягину.

А вам пишу с особым чувством — потому что о школе вспоминаю с нежностью, даром что бросил ее, дуралей, с восьмого класса. И вот вы погрозились: «О своих недостатках расскажем потом». А я думаю: да какие у вас недостатки? Учись да учись — и вся недолга! Тем более что один из вас — математик, другой — физик, третий будет журналист, чуть не каждый, наверное, выбрал себе по вкусу, не то что когда-то я — кинулся со школьной скамьи в жизнь, не ведая, кем хочу быть, и трепало меня, как щепку, натерпелся из-за этого немало. Теперь хоть приткнулся. На такой технике работаю — душа поет! Специальность — и в «гражданке», для мирной техники, подойдет.