Человек, помоги себе - страница 60

Впрочем, я заранее знала: все будет именно так, как вышло, — не заступится, не поддержит, сохранит полный нейтралитет. Не помог нам. Ничего не сказал и Сироте. Ни к кому не примкнул. Сам по себе. Ходит рядом и никого не касается. «Его от этого не убудет».

— Прикрыли их забегаловку в «Лучике», — продолжала Лариса, — вот и шастают, злые, ищут, где бы выпить.

И все-таки мне очень хотелось, чтобы Бурков проявился иначе. Да, да, я хотела убедиться: не настолько же он плохой человек?

Но зачем? Разве мало того, что случилось на улице полчаса назад? Что со мной вообще делается?

— Что с тобой? — где-то в отдалении звучал голос Ларисы, и вдруг — как выстрел — ее догадка: — Он тебе все еще нравится, да?

Как-то папа полушутя сказал, что я едва ли понимаю себя. Это действительно так. А еще хочу понять Ларису. Да можно ли вообще что-нибудь понять в этой жизни, в которой все перемешано?

— А ну их всех! — не дождавшись моего ответа, воскликнула Лариса беспечно. — Будем чай пить?

Могла ли я так же беспечно воскликнуть: «А, ну их!»

— Будем, — сказала я. — Только не у тебя. Пойдем ко мне. У нас переночуешь.

Она согласилась. Ей все равно предстояло провести вечер без Дины. Динка-то сейчас сидит с «хахалем» в ресторане.

Какое же противное словечко — «хахаль»! С оттенком презрения. Не друг и не любимый. А так… Временный развлекатель.

Будто нарочно и создано-то оно из Динкиной присказки: «Три ха-ха!»

«Жизнь не зрелище и не праздник. Жизнь трудное занятие».

Это сказала не я, а какой-то Сантаяна — американский поэт и философ. Ни его стихов, ни философских произведений не знаю: изречение вычитала все из той же книжки «Афоризмы».

И давным-давно записала себе в дневник. А вспомнила сейчас, лежа среди тишины в темноте ночи. Мирно посапывают рядом Лариса, в дальней комнате — родители. В сонном покое весь мир вокруг — огромный город за стенами нашего дома — другие дома, улицы, скверы, безлюдные магазины, уставшие за день богатыри-троллейбусы. Отстукали запоздало чьи-то одинокие шаги далеко внизу по асфальту, и опять словно глохнешь от непривычной беззвучности.

За последнее время я часто лежу так — в ночной тиши, таращась на потолок, по которому бродят смутные желтые блики уличных фонарей. И думаю, думаю. Вот и сейчас — не в силах заснуть взбаламученная Ларискиными словами.

Долго шептались мы с ней, забравшись в постель и прикрыв дверь, чтобы ни единого словечка не донеслось до моих родителей.

Постаралась об этом я, потому что с того мгновения, как пригласила Ларису к нам переночевать, держала в голове этот план — уединиться с ней и поговорить обо всем, о самом для нас важном и сокровенном. Мне лично это было просто необходимо — я не отдавала еще себе отчета, почему именно, но твердо знала — начну первая ее расспрашивать, едва наступит подходящий момент. И как это будет, тоже не ведала, но ждала, когда же наконец мы останемся одни.

Только мама и папа, будто нарочно, не спешили оставить нас, а охотно сидели с нами за столом после ужина, говорили о Ларисиных делах. Особенно мама.

Когда мы вошли, она, увидев Ларису, обрадовалась: «Давненько ты у нас не была! Проходи. Как настроение? Хочешь работать, слышала? А как же со школой?» — Она забросала Ларису вопросами, из которых стало ясно, что источником ее информации о Ларисиной жизни, кроме меня, был еще кто-то. Скорее всего — Леонид Петрович. Телефонная связь делала свое дело. В этом убедило меня и мамино обращение ко мне: — А ты, значит, все-таки разыскала Ларису? Звонил Марат, сказал — вы вместе ходили. А еще Роза звонила — хотела тебе что-то сообщить о сборе у третьеклассников. Итак, с этой подозрительной компанией ты покончила? — снова переключилась мама на Ларису и, пока мы ужинали, да и после того, как убрали со стола посуду и уселись перед телевизором, не переставала интересоваться ее делами, и давала советы.

Папа сдержанно поддакивал, Лариса вежливо и так же сдержанно отвечала на вопросы, а я молчала. Меня раздражали мамины расспросы и еще сильнее ее советы, которые почти все были невпопад. «Да, да, так и надо, рви дружбу с Диной», — говорила мама поучительным тоном, но с Динкой-то рвать Лариса как раз и не собиралась. «А дома разберись как следует». Этот совет был похож на тот, что давал Леонид Петрович, но о всех сложных Ларисиных отношениях с мамулей моя мама понятия не имела, поэтому и эти ее слова тоже звучали как-то невпопад. Потом, не помню уж из-за чего, упомянула она Буркова. И сказала о нем, что он очень авторитетный в классе. А какой уж сейчас у него авторитет?