Человек, помоги себе - страница 7
— Оля, ты дома? — Я не расслышала, как пришла мама. — Ну, как выставка? Хорошая?.. Послушай, а что случилось с вашей Ларисой? До твоего прихода звонила Анна Алексеевна. Когда она вернулась из музея, ее ждала Ларисина мать. Ларисы нет, она не ночевала дома.
— То есть как нет?
— Ну, Валентина Константиновна не знает, где она.
— А где же она ночевала?
Мама сделала большие глаза. Они у нее и так не маленькие, но когда она их округляет, они становятся похожими на мои, и в этот миг можно понять, почему я лупоглазая.
— Послушай, Ольга, ты когда-нибудь отучишься задавать глупые вопросы? Если бы я знала, где ночевала твоя подруга, неужели бы я…
— Но она мне вовсе не подруга.
— Вы учитесь вместе девять лет…
— Только с пятого.
— Хорошо, пять лет…
— Четыре.
— Хорошо, четыре, — повторила мама, накаляясь: моя невозмутимость всегда выводит ее из себя. — Неужели тебе нет никакого дела до одноклассницы?
— При чем же здесь я? У Нечаевой есть свои близкие друзья.
— Ольга! С тобой что случилось?
— Ну вот! — Я пожала плечами. — То спрашиваешь, что случилось с Ларисой, теперь — что со мной.
— Раньше тебе было дело до всего и всех. А теперь? Уткнулась в книжки…
— Мама, — перебила я. — Что, по-твоему, я должна делать? Сломя голову бежать, искать Ларису? Ну, говорю тебе — у нее есть друзья, которые не спускают с нее глаз.
— Кто?
— Ну, есть.
— Трудно сказать?
— Почему? Пожалуйста. Хотя бы Бурков.
Она опять сделала большие глаза:
— Бурков?
Все три года — с приходом к нам Анны Алексеевны — мама состоит в родительском комитете. И знает наших ребят наперечет. Про Буркова она тоже знает, хотя не все. И на меня сейчас смотрит подозрительно долго. Наконец говорит раздумчиво, словно что-то прикидывая в уме:
— В музее с вами его, конечно, тоже не было?
— Что значит «тоже» и «конечно»? — уточнила я.
— Но Ларисы-то не было? Эх, Ольга, Ольга…
Мама часто восклицает так скорбно, будто в чем-то меня укоряя. Этот ее упрек я воспринимаю как разновидность распространенной родительской формулы: «А вот твои отец и мать в свое время…» Видимо, родителям просто невозможно воспитывать детей без такого элементарного сопоставления.
— Мама, я лучше почитаю.
— Читай, читай. Да поищи что-нибудь про себя подходящее.
Она ушла в другую комнату, и я услышала — поднята телефонная трубка, набран номер: «Анна Алексеевна!» Конечно, я не стала прислушиваться, хотя подмывало.
Но через некоторое время мама снова появилась передо мной.
— Так вот, Ольга, Лариса нашлась.
— Видишь! — сказала я тоном победительницы. — Значит, ничего страшного не произошло. Где же она ночевала?
— У Дины.
— У какой Дины?
— Видишь! — Пришла мамина очередь уколоть меня. — Уверяла — знаешь ее близких друзей, а про Дину даже не слышала.
— Мало ли кто с кем знаком. Я говорила про класс.
— Эх, Ольга, Ольга!..
— Кстати, мама. Я нашла у Курочкина про себя по твоему совету. Хочешь послушать? Стихотворение так и называется «Ни в отца, ни в мать»: «Как же ты — это трудно понять — ни в отца уродилась, ни в мать».
Мама рассмеялась:
— С тобой невозможно разговаривать!
Я протянула ей письмо Заморыша:
— Новый «бывуч» объявился. Хочешь познакомиться?
— Давай. — Она взяла письмо. — А ты иди-ка на стол накрой, скоро придет папа.
«Многоуважаемая Анна Алексеевна! Здравствуйте. Пишет Вам Валерий Заморыш, не удивляйтесь…
Я сам не знаю, почему решил написать. Пришел с дежурства из штаба, сел за книжку, а за окном — заснеженные елочки. Елочки, которые Вы так любите.
И сразу всплыли передо мной картины далекой школьной жизни — она связана для меня с голубым южным небом нашего солнечного города и с Вами, Анна Алексеевна! Вам обязан я всем хорошим, что есть во мне. За это благодарен и всегда с глубоким уважением думаю о Вас.
Может, интересует моя судьба? Вернее, что получилось из шалопая, который когда-то на уроках литературы «витал в облаках». Не потому, что Вы не могли увлечь, нет, лучшего преподавателя я потом не встречал, а просто, действительно, был шалопаем.
В тот день, когда я получил на руки документ об окончании восьми классов и простился с Вами, то сразу ушел из школы и уехал — «куда-нибудь подальше», как мне тогда хотелось. Потом пришло письмо от Майки Федотовой, разыскивала она меня, но я не ответил — обидно: ребята продолжали учиться, а я один… Но человек сам хозяин своей судьбы. И я не жалею, что уехал. Вы же знаете — все равно с отчимом была не жизнь, а в техникум не попал, вернее, попал не сразу, стал работать, и кем только ни был — перечислять мои профессии ни к чему. В вечерней школе закончил десять классов и поступил в машиностроительный техникум, но проучился два года, не понравилось, бросил, теперь вижу: глупость сделал. Сейчас в армии, имею звание — сержант, и приобретаю специальность — сами понимаете, какая нынче техника.