Человек с тремя именами - страница 7

Поезд продолжал тащиться так, что его нетрудно было бы обогнать пешком, и скоро перед ним потянулся точно такой же, как в Сербере, перрон, только посередине разрушенный. Над перроном возвышались редкие мачты электрических фонарей, но все они были разбиты, а вместо них с канадой свисали длинные флаги из продольных ярко-желтых и ярко-красных узких полос. Они, напоминая одеяние оперного арлекина, виднелись повсюду: спускались с балконов и торчали над всеми дверями и даже на слуховых окон ближних и дальних домишек с оранжевыми черепичными крышами. Эти домишки образовывали неширокие и неровные улочки, карабкавшиеся на склоны окрестных гор. Морской залив, еще более яркий, чем во Франции, окаймленный девственно-белым, словно сахарным, береговым песком, неподвижно лежал шагах в двухстах от поезда.

Рядом с бесформенным провалом перрона, очевидным последствием бомбежки, расположилась живописная группа насквозь прожженных солнцем молодых людей в черных рабочих комбинезонах и в наполовину черных, наполовину красных рогатых пилотках с висящими спереди кисточками, голые шеи у всех были повязаны тоже черно-красными платками. Из-под широких брюк торчали домашние белые тапочки, выглядевшие странно по соседству с прикладами винтовок, на которые эти парни опирались.

Чуть подальше средних лет брюнетка в полотняном, с украинской вышивкой платье, туго перетянутом в талии солдатским ремнем, с крохотной, будто игрушечной, кобурой на нем, напряженно всматривалась в окна приближающихся вагонов. Ее сопровождал очень маленький человек в темно-коричневой шелковой рубашке с короткими рукавами, в плечо его врезался тоненький ремешок, на котором висела громоздкая деревянная кобура маузера. Черные как смоль прилизанные волосы штатского блестели, будто лакированные, по ним был прочерчен геометрически точный пробор.

Едва окно, перед которым находились двое из первого купе, миновало женщину и летнем платье и ее сопровождающего, как поезд бесшумно остановился.

— Приехали,— объявил старший из двух.— Пошли.

Оба заторопились к выходу.

В Париже их предупредили, что в Порт-Боу они будут встречены «известным вам товарищем», однако не то чтобы известный, но и вовсе никто к ним не приближался. Оглядывая собравшихся к поезду, оба посмотрел я налево и чуть не остолбенели: из дальней двери их вагона, аккуратно повернув за собой медную ручку, по ступенькам с независимым видом спускался тот, кого она приняли за французского шпика. В одной руке он держал дорогой кожаный чемодан, на локте другой висела идеально сложенный, как на картинке в журнале мод, еще более дорогой габардиновый плащ и толстая трость, а на голове сидел спортивного типа головной убор с прямым козырьком.

— Матвей Михайлович! Матвей Михайлович! — закричала брюнетка в вышитом платье, бросаясь к «французскому шпику».

— Здравствуй, Лизанька, здравствуй, моя родная! Вот чего не ждал — найти тебя здесь,— и он звучно поцеловал ее в обе щеки.

— Меня попросили тебя встретить. Все другие, кто знает тебя в лицо, сегодня очень заняты.

— Как же мне прикажешь быть?

— Нас ждет машина. Вот познакомься: ее шофер камарада Хосе. Здесь все мужчины или Антонио, или Хосе, или и то и другое вместе...

Малыш с путающимся у него ниже колен деревянным футляром маузера, в случае необходимости могущим послужить и прикладом к нему, осклабясь, сунул в протянутую руку приезжего свою ладонь, подхватил чемодан и плащ, и все трое направились к выходу. Проходя мимо своих вагонных попутчиков, «шпик» снова, но еще более фамильярно подмигнул им.

— Видел ты, с кем он целовался? Это же Елизавета Кольцова, жена Михаила Ефимовича, сама тоже журналистка, в «Комсомолке» работает. Вот тебе и «французский шпик»... А в то же время мне с ним в Большой деревне никогда встречаться не доводилось, не говоря уж о нашей конторе, хотя именно там я и должен был бы его видеть. Ведь он нерусский: все «л» произносит с мягким знаком, а «е» выговаривал почти как «э». И уж конечно никакой он не Матвей Михайлович. Интересно узнать, как его на самом деле зовут...

Похоже было, что спать в этом городе вообще не полагалось, вернее сказать, и самый краткий сон был практически немыслим. Вовсе не потому, что отель, в котором их поместили, находился неподалеку от вокзала и мимо с грохотом проносились экспрессы и непрерывно гудели маневровые паровозы. Просто жизнь здесь была организована так, будто отдых никому и не требовался. Поэтому и ресторан, занимавший весь, кроме холла, нижний этаж отеля, совсем не закрывался на ночь, и, хотя жили они на третьем этаже, веселый рев оттуда был слышен так, будто ели, пили и восторженно орали «оле» чуть ли не у них в изголовье. Впрочем, шум проникал в номер не только из ресторана, нe меньший — врывался и с улицы, тоже пе затихавшей до рассвета. Это было всего лишь проявление знаменитого испанского темперамента, с которым оба они смогли познакомиться уже в самые первые дни, когда через всю республику мчались из Порт-Боу в Мадрид.