Чемпионы - страница 42
Совсем недалеко со страшным грохотом разорвался снаряд. Орудия били с суши и с Волги. По улице стлался едкий дым, мешал дышать. Татауров замер — горели номера Щетинкина. Ветер рвал пламя, швырял раскалённые головешки; всё здание уже было в огне… Он схватился за голову — огонь уничтожал его чемодан с деньгами! И с какими — ведь это же иностранная валюта! Копил её столько, выменивал…
Татауров побрёл назад, заплетаясь ногами, тупо соображая, что разорён окончательно. В маленьком брючном кармашке у него была спрятана стопка золотых; пройдя несколько шагов, он вспомнил о них и, лихорадочно шаря пальцами, нащупал через сукно.
Ночь застала его в поле. Над городом полыхало кровавое зарево. Татауров погрозил ему кулаком и, зябко подняв воротник пиджака, зашагал по мокрой от росы тропинке…
Через два дня он вышел к Волге, отоспался в тесной землянке бакенщика и пошёл берегом к ближайшей пристани. Она была забита беженцами и мешочниками. Грязные, небритые, обовшивевшие люди уже много суток спали подле кассы, вдыхая ядовитый запах карболки. Татауров потолкался в очереди и, выкурив с сонным дежурным несколько папирос, узнал от него, что пароходы здесь останавливаться не рискуют, надо спускаться вниз по реке и перехватывать их там. В кромешной тьме Татауров сорвал с прикола облюбованную днём лодку и, забросив в неё длинную холодную цепь, оттолкнулся веслом и поплыл по течению. Он грёб что есть сил и наутро высадился у дровяного склада. Хоронясь от людей, улёгся на мягкий песок между штабелями тройников. Мирно пахло размокшей травой, тиной, подгнившими сваями, тянуло дымком таганка. Засосало под ложечкой. Время от времени он приподымался на локте и, приложив руку ко лбу, взглядывал на слепящую гладь реки. Позже, когда казалось, что ни кора, ни затянутый ремень не помогут избавиться от власти голода, услышал пароходный гудок и вскочил на ноги.
Пароход разворачивался медленно — белый, красивый. Он долго пристраивался к убогому причалу, то пятясь, то подаваясь вперёд; потом, остервенело хлопая плицами по воде, застрял на подводной косе; колесо крутилось вхолостую, вздымая брызжущие волны; наконец, пароход со скрипом протащил по песку своё широкое брюхо и удовлетворённо ткнулся в борт причала. По наскоро сброшенному трапу хлынули пассажиры и в поисках ватерклозета стремглав бросились под редкие сосны. Эти беженцы не походили на тех, которых Татауров видел у вчерашней кассы — они были богато одеты; некоторые не расставались с дорогими чемоданчиками, а одна дама даже держала в руках круглую шляпную картонку.
Облегчённо вздыхая, пряча друг от друга стыдливые взгляды, они так же торопливо взбегали на трап, и Татауров — никем не задержанный — прошмыгнул вместе с ними на пароход.
У лесенки на верхнюю палубу стоял, опёршись на винтовку, часовой. Растрёпанные господа, проходя мимо него, злобно шипели: «Морда… Изверг…», — а он стеснительно и грустно смотрел на них, переминаясь с ноги на ногу. Они прибавляли шаг, лезли в душную дыру трюма.
Татауров спустился за ними в третий класс. Там, где прежде ездили мужички с пилами и топорами, обёрнутыми в холстину, ехали господа. Задохнувшись от жары, запаха селёдки и пелёнок, протиснулся обратно наверх и притулился к беленькому столбику. По раскачивающемуся трапу взбегали матросы с вязанками дров; усатый помощник капитана покрикивал на них; чайки почти касались крыльями раскалённых перил; тысячи маленьких солнц вспыхивали на бесконечной водной глади.
Неожиданно заголосил пронзительный свисток, окутав трубу клубами пара; пароход взревел, грохнулся на палубу брошенный вдогонку трап, конец чалки соскользнул в воду. По берегу метались несколько отставших, в угрозе и мольбе вскидывая руки.
Усмехнувшись, Татауров оттолкнулся от столбика и пошёл искать уютное местечко. У перил стояли люди; было тесно; некоторые сидели на чемоданах, перегораживая дорогу вытянутыми ногами. Давешний часовой угрюмо покосился на Татаурова; за его спиной сверкали надраенные ступеньки, в квадратном пролёте сияло солнце. Другой часовой торчал подле уборной. Около него толпились те, кто не рискнул сойти на берег; какая–то дама с ребёнком на руках, задыхаясь от гнева, ругала его; он так же, как и тот, стеснительно переминался с ноги на ногу, отвечал со вздохом, односложно: