Чемпионы - страница 65
— Открывай дверь!
Каптенармус отступил вдоль стенки в дальний угол. Не спуская безнадёжного взгляда с окна, пошарил рукой, нащупал винтовку.
— Врёшь! — закричал Никита. — Всё равно конец тебе! — Начал рвать железную решётку.
— Убьёт, товарищ командир, — испуганно проговорил красноармеец. — Дайте я его шугану.
Но Никита оттолкнул нацеленный красноармейцем ствол. Расшатывая решётку, бормотал:
— Живьём возьмём, живьём…
А пленник тем временем начал непонятно стягивать сапог. И когда Никита наконец вырвал из косяков решётку и резким взмахом бросил своё тело на подоконник, — полубосой человек вставил дуло винтовки себе в рот и большим пальцем ноги нажал на спусковой крючок.
Никита спрыгнул назад, сказал устало:
— Собаке собачья смерть… Сухадоев всё нам расскажет, — и пошёл в казарму. Прикрутил фитиль в чадящей лампе, сжал виски ладонями, думал страдальчески: «Расстрелять меня мало за это…»
Позже, боясь глядеть Лиде в глаза, повторил эти слова.
Она не собиралась его успокаивать, только сказала горько:
— Пора бы расстаться с наивностью. Они пойдут на всё, чтобы сломать нас… Собери–ка лучше продукты — семьям погибших.
Убирая со стола, Никита спросил растерянно о вине.
— Вино выпьем, как разобьём Юденича.
Утром приехавший на грузовике Стас сказал то же самое:
— Не расстраивайтесь, Никита Иванович. Покончим с Юденичем — отметим ваш день рождения. И я выпью с вами.
Часом позже они уже мчались на машине по настороженным улицам Петрограда. Ледяной ветер швырял в их лица колкий снег, забивался под одежду, свистел в проводах. Подле моста работницы строили баррикаду из мешков с песком. Не уступая дороги грузовику, прошёл отряд моряков, перепоясанных по бушлатам патронными лентами. А машина всё мчалась и мчалась, дребезжа на замёрзших колеях… Показались трубы заводов, длинные заборы с колючей проволокой. Вот и Московская триумфальная арка, разрисованная золотыми вензелями и испещрённая именами царей.
А ветер ярился, выматывая душу; казалось, он сорвёт их с машины, бросит наземь, под ноги спешащим людям. Их стало попадаться всё больше и больше — красноармейцев, рабочих, моряков. Ощетинившись штыками, они шагали к фронту. Вместе с ними шли женщины и старики с лопатами в руках. Навстречу катили санитарные автомобили, попадались телеги, в которых лежали раненые с заросшими впалыми щеками, ехали дети и старухи, укутанные рогожами. Лошадки шагали понуро, ноги их разъезжались в снежном месиве. Вздрагивая на булыжниках, тяжело переваливались пушки, дребезжали зарядные ящики. По обе стороны шоссе женщины и старики рыли окопы, сооружали проволочные заграждения.
Воздух всё больше и больше наполнялся грохотом; вскоре грохот стал неистовым; небо закипело, забухало — это били орудия с кораблей и фортов; им вторили пушки под Пулковом, под Царским Селом.
Лида плотнее прижалась к Никите. Он прикрывал её полой шинели. Поехали медленнее, иногда останавливались, пережидали, когда рассосётся затор. За обледенелыми деревьями виднелись золотые купола церквей; снова показались заводские трубы; дым их прибивало к земле; снег на обочинах был чёрный от каменноугольной пыли.
На развилке дорог длинный матрос остановил их яростным взмахом руки. Перевалившись через борт, Никита подхватил в объятия Лиду, поставил на хрусткий ледок. У неё не попадал зуб на зуб, ноги не двигались. Стас зашёлся в кашле. Вытирая мокрое лицо концом башлыка, кивал понимающе матросу. Шофёр погнал пустой грузовик по смёрзшимся комьям поля.
Когда он вернулся, все окончательно закоченели, хотя снег перестал крошиться и даже на миг показалось тусклое солнце. К автомобилю была прицеплена пушка, на дне кузова лежали снаряды. Артиллеристы торопили: «Скорее! Скорее!» Снаряды, серые и увесистые, перекатывались от борта к борту, били по ногам. Грузовик заносило из стороны в сторону, пушка болталась, словно была невесомой, жерло её то целилось в грохочущее небо, то царапало обнажённые от снега ухабы.
Лида всё время порывалась встать, жадно смотрела назад: там, на грани болотистой равнины и неба, голубела плоская полоска города. Никита по движению Лидиных губ догадался, что она шепчет: «Петроград… Петроград…» Остальных слов он не мог понять, и ему казалось, что его жена даёт клятву отстоять родной город. Он придерживал её, когда машину бросало на ухабах. А Лида словно не чувствовала его рук — всё тянулась туда, к Петрограду, скрывающемуся в морозной дымке.