Через сердце - страница 5

— Разрешите войти, господин полковник?

Трубно рыкает в глубине с детства памятный бас дяди:

— Раз-ре-шаю.

Осторожно прикрыв дверь — снова щелк, дзинь! руки по швам — и подавшись на носки до отказа, по-уставному тянется Мариша: вот-вот полетит птицей. И чинно ждет вопроса, хоть так и подмывает выпалить скорей важную новость.

В кабинете начштаба холодная, строгая тишина. Приспущены шторы на окнах. Чуть зеленеют на стенах обширные карты фронтов, кажется в сумраке — то разводы плесени пышно и уродливо зацвели на обоях.

Начштаба лежит под картами в узком корыте походной кровати, как покойник в гробу. Сумрак делает глубже провалы глаз и щек, резче выступает крупный нос. Окостенело вытянуто длинное тело.

— Плохо, — сказал полковник и сел.

Он отложил в сторону стопку блокнотных листиков; по крупному почерку узнает Мариша — от полковника Печина с позиций.

И замечает Мариша — сердится начштаба; с детства знакомы эти признаки: чуть белеет сизоватый нос и двигаются большие хрящеватые уши.

— Плохо, — повторил начштаба снова, оглядывая Маришу, застывшего у двери готовой к полету птицей. И уже подобревшим голосом: — Ну, садись, Мариша. Чего ты?

— К нам едет сенатор, господин полковник. На станцию просят выслать лошадей.

— Не по-ни-ма-ю! Что за сенатор, зачем сенатор, откуда сенатор? Какой-нибудь уговаривающий?

— Не могу знать, — неуверенно усмехнулся Мариша.

— Ну что ж! Помогай ему всячески бог. Вон от Печина пакет пришел. Митингуют. Командира первого батальона Космачева хотели на штыки поднять. Вот оно какие дела!

Ухватившись руками за край, полковник вытянул увязнувшее тело из кроватной ямы.

— Вот что, Мариша, поезжай-ка ты обратно домой, в Москву. Тут тебе больше делать нечего.

— Как? — мгновенно залился счастливой краской Мариша.

— Да так. Отвезешь в штаб армии мое письмо и кое-какие документы — мне нужен надежный курьер. И матери так будет спокойней.

— А вы, дядя?

— А я… что ж…

Полковник несколько раз прошелся по комнате и прислонился, высокий и прямой, к изразцам печи, нащупывая, где теплее. Посмотрел за окно в черный, обливающийся дождем сад, и взгляд его сразу стал тусклым и пустым.

— Видишь ли, Мариша, наступают трудные, а может быть, и страшные времена. Будущее никому не известно. По счастью, я одинок, и мне так легче. Ну, иди.

— Слушаю!

Мариша сделал полный оборот — щелк, дзинь! — и замер. Вдруг томительно ощутил бессильное свое неуменье ответить чем-либо на эти торжественно прозвучавшие слова: «Будущее никому не известно». Досадливо подумал, что надо было поблагодарить дядю за родственную заботу, поцеловать, обнять, что ли. И показалось еще, что дядя должен сказать что-то вслед, окликнуть, даже почудился его голос.

— Чего изволите? — сделал снова плавный оборот Мариша.

— Ничего, это я с собой. Хороший, говорю, офицер Космачев, представлен уже был в капитаны. Если бы… да… не это самое… Иди, иди!

В сумрачном кабинете опять стало тихо. Только в соседней столовой, где стоят вокруг стола двенадцать высоких стариков кресел, большие часы глубоко и торжественно ударили неизвестные полчаса.

Мариша поднялся на цыпочки и двинулся к двери.

В дубовой столовой (в штабе называли эту просторную комнату «собранием») с утра кружит генерал. Он нервно и безуспешно заправляет в рот короткие седые усы и, остановившись в углу, подолгу смотрит в парк, в его черные пустые аллеи.

Под окном на измятой клумбе стынут под дождем астры, скрюченные, с поникшими головками, в мертвых лохмотьях листьев. Близко гремит по водостоку вода.

— О боже, боже! — громко вздыхает генерал и снова начинает кружить по столовой, проводя рукой по спинкам кресел, по столикам и шкафам, — пустота тяготит его.

Как бы невзначай, иногда останавливается генерал перед высокими часами и внимательно смотрит в оловянную тарелку циферблата с латинской надписью на кругу. Туго ползут стрелки, медлителен маятник. Генерал прислушивается, как глухо и потаенно отсчитывают время колеса механизма, и вздыхает снова.

Кто-то в штабе сказал это слово — «плен». Да, это был плен, тяжелый, бессмысленный. Плен, буквально плен.

Зачем он здесь, кому он нужен? И что будет с ним дальше в этой проклятой гнилой дыре, среди лесов и болот?..