Через триста лет после радуги - страница 8

Состоялся осмотр, совет, и всплыло слово «редан», которое много раз пришлось повторить в тот день с разными добавлениями. Поплавки гидросамолетов, как торпедные катера, имеют на днище реданы, и сейчас те реданы плотно сидели в грунте, заклиненные тысячью лошадиных сил.

Авария! Потом уже мы уяснили себе ее механизм. Конечно, Гриша Камнев не мог предвидеть отмель в центре губы, но он с профессиональным инстинктом осторожно разгонял самолет. Когда сквозь мерцающий диск винта вдруг вынырнула под носом желтая рябь мелководья, он кинул руку, чтобы сбросить газ, одновременно отвернув самолет в сторону, и потом переключить реверс. Он принимал три решения сразу, и потому второй пилот на долю секунды опередил его, ибо у второго от страха решение было одно: проскочить на авось. От страха он даже не мог оценить ширину отмели, такую не проскочишь на мощности мотора. Но все-таки он врубил газ, опередив командира, и Камнев не успел ему помешать, спастись.

Второй пилот, видимо, поторопился причислить себя к летной элите, в действительности же был он ничем, даже хуже, ибо, не научившись еще быть вторым, он мнил себя замечательным командиром. Ему явно не хватало более тесного общения с Мельпоменой.

Стоически спокойный Гриша Камнев долго и методично флюгировал винт, щелкая переключателем реверса, чтобы сдвинуть машину вперед иль назад.

— Мне бы ветер под плоскости, — сказал он через час, — я б ее снял тогда.

Но на всей планете стоял вроде бы мертвый штиль, и нам оставалось только разгрузить самолет от себя, попрыгав во Взбаламученную винтом и реданами воду.

Радировать на аэродром о катастрофе мы не могли, ибо с месяц назад командир наш потерпел аварию с глупым грузом кирпича на борту на мутной и быстрой реке Индигирке. Самого его извлекли через фортку кабины. Летные права командира висели сейчас на волоске. Бортмеханик же Витя Ципер носил тяжкую славу аварийщика и сейчас чуть не выл от отчаяния. Он уверял, что самолеты с ним на борту могут гореть, тонуть, разбиваться на посадке и взлете. Репутация эта сложилась без его вины, но носить аварийное бремя в суеверном летчицком мире от этого было не легче.

Витя Ципер, как дьявол, прыгал в воде вокруг самолета и тыкал лопатой под гнусные реданы. Отмель же имела, как выяснилось, метров сто в ширину, и от каждого берега самолет отделяло два с половиной километра приглубой воды. В конце концов Витя в одиночку принялся откапывать самолет, а нам приказал впрягаться на помощь лошадиным силам.

Эта мокрая работа тянулась неизвестное количество часов, ибо имелась одна лопата с короткой ручкой и два каната, которые удалось прикрепить к поплавкам.

В кабине самолета остался лишь командир, все остальные торчали вдоль канатов во взбаламученной холодной воде. Пробовал остаться в кресле и второй пилот, но командир выгнал его из кабины.

Безудержный циник радист честно лег в упряжку и отводил душу тем, что цитировал наизусть «Наставление к полетам», или коротко НПП. Три курса летной академии из него так и перли. «Параграф номер двенадцать, — цитировал Москвич, когда стихал рев обессиленного двигателя, — гласит об обязанностях второго пилота при взлете… — Дальше он перечислял а, б и в. — И ни в коем случае, — переходил Москвич на собственное изложение, — паршивый второй пилот не должен совать руку к сектору газа, ибо для спасения от дураков сектор газа приурочен к правой руке командира».

Затравленный второй в новенькой летной коже уже не огрызался, а лишь беззвучно изливал презрение ко всему на свете: Крестовской губе с унылыми берегами, замызганным нашим личностям, суете Вити Ципера, и презрение то заполняло холодную пятикилометровую впадину мелкой воды.

Северный вечер медленно падал на землю и воду. Одиночество, оторванность от милого надежного мира заедали нас. Но хуже всего нас заедали служебный долг и необходимость принять решение, которое будет только одно — потом уже не исправишь. Подул ветер, но он дул сбоку, почти что сзади, и паруса плоскостей еще больше прижимали самолет к земле. Наступил тот момент, когда все мы, даже Витя Ципер, обессиленно встали на месте и стало на все наплевать. Командир вызовет по рации вертолет, тот прилетит завтра и снимет нас при помощи веревочной лесенки, а самолет останется в центре губы навсегда как глупый памятник случайным явлениям: концу летной карьеры Гриши Камнева, недоброй славе аварийщика Вити Ципера и как памятник неоконченной нашей работе, так как второй самолет нам не дадут. Решения легче принимать, когда наплевать на все, но, видимо, в нас еще что-то держалось.