Черная кошка, белый кот, или Эра милосердия-2 - страница 39

Я только молча кивнул.

— Так вот — тут за это дело «власовцы» взялись. Один раз, в Польше, с противоположного берега реки, через громкоговоритель эти суки начали вещать:

«Русские солдаты! Жиды толкают вас на смерть, а сами сидят в Кремле! Среди вас есть жиды?». А там, до их берега — было метров восемьдесят, а наш был высоким. Я психанул, встал в полный рост и кричу на их сторону — «Ну есть!!! Я еврей!». Там сразу и заткнулись. Опешили видать от неожиданности — даже стрелять не стали. На следующий день за мной явился какой-то майор и приказал следовать за ним — в штаб корпуса. Привел меня к полковнику — начальнику разведки корпуса… кстати, одесскому еврею. Полковник тот достал бутылку коньяка, налил мне полный стакан, и сказал — «Пей, старшина!» Я выпил, и спрашиваю его: «Только за этим только вызывали?». Он тогда улыбнулся и ответил: «Лично хотел тебе спасибо сказать! Хорошо ты сукам ответил!»…

Жаловался он и на то, что маме с папой — «здесь им было тяжело». — Если на работе ещё ничего, то в очередях — мои не раз сталкивались с неприкрытым антисемитизмом. «Наши в окопах мерзнут, а твои… в тылу морду отъедают…!»

Я понимающе покивал головой. Я же помнил первый инструктаж о «наших за рубежом». И татарин, и удмурт там для всех — «русский». По одному — судят о всех.

Вот идет рядом со мной — тихий еврейский мальчик Генрих Шац, преданный идеям партии и лично Иосифу Виссарионовичу. Отлично учившийся в школе. Стоит рядом со мной — нормальный веселый парень. И годов ему сейчас только двадцать один. Ему у нас только водку бы разрешили покупать… А здесь вот, руки у него не то, что по локоть… а весь он в крови врагов. И на груди не хило наград. На фронте в последнюю очередь спрашивали про твою национальность[12]. Там важно была не твоя нация, а твой навык и способность — выжить и убить фашиста. А Миша ты или Мойша — это потом… после Победы.

Эту нацию, как солдат — я зауважал после войны «Судного дня». Это та — «Шестидневная». Когда они не только отразили внезапное нападение многократно превосходящих сил арабов, но и сами перешли в контрнаступление. Наваляли арабам по-полной. Остановила их тогда только угроза боев с нашей десантной дивизией. Три их было в полной боевой. А так… им оставалось всего 40 км и «Привет!». Здравствуй столица, страны курортов и отдыха, Каир. Меня тогда поразил паренек — такой же, как Генрих. Он за день — ДВЕНАДЦАТЬ РАЗ ГОРЕЛ в танке. И после этого говорить, что «Все они…!». А вот и не все!

Когда встали в очередь, Генрих резко сменил тему — на трудности работы. Как не уважают и насмешничают над его усилиями — наладить нормальную обстановку и работу. А это — неправильно. Я не особо вслушивался. Меня больше занимало, почему во все времена народ недоест, но выпьет. А потому самая нервная очередь — за бухлом. Вон ведь даже пронырливый семит — и тот не стал нарываться. И в подтверждение моих мыслей, кому-то впереди на его — «мы вместе стояли!». Тут же сообщили — где и как. Потом раздался сочный звук удара, и мимо нас пролетело среднего размера тело.

— Э-э… — потише! Там вон милиционеры стоят!

— Во-во! Стоят — как все, а эта гнида — лезет!

«Гнида» встала сначала на четвереньки, потом поднялась и, утирая кровавые сопли, понуро побрела в конец очереди.

М-да… уважительное — «милиционеры», не презрительное — «менты». У меня сразу проскочила неприятная ассоциация о пьяных ментах ездящих по дороге по принципу:

«Кто не спрятался — я НЕ ВИНОВАТ!». Да и остальное… Очередь между тем живенько так продвигалась, под частые — «Не задерживаем кружки!», и суету пары добровольных помощников продавца, как ни странно — пожилого мужика. Это потом эта профессии феминизировалась. Здесь в магазинах и мужчин продавцов хватает.

Получив по своей «паре» мы протиснулись к стеночке. К длинной, во всю стену доске — выполняющей тут роль стойки. И неторопливо начали смаковать пиво, не отвлекаясь на разговоры. Не то место. Не те уши.

Кругом плавают ядреные запахи рабочей одежды: воняет тухляком от рабочих с «Мясокомбината», несет какой-то химией от работяг с комбината «Южуралникель»… Мы стояли в пивнухе и пили пиво. По пятнадцать рублей за кружку. За эти деньги в принципе можно пообедать. Но кого это волновало в этой очереди. Многие скажут паршивое пиво — немецкое мол, лучше! Идиоты — это. Пиво здесь натуральное. Никакой химии, а что до того что разводят? Так не грех это, если по совести. До боли знакомый вкус или привкус — социализма. Каждый раз, делая первый глоток — вспоминаю его.