Черная кошка, белый кот, или Эра милосердия-2 - страница 51

Теперь утром я сидел у себя в кабинете и абсолютно трезвый — мрачновато мучился с извечной русской проблемой. Я раздумывал: «Что делать? И кто виноват?».

— Привет, Серый!

Дверь с треском распахнулась, и на пороге появился Шац… или не он? Тот, кто появился на пороге кабинета весьма мало походил на моего друга. Жесткие, застывшие черты и мертвые, какие-то белые глаза… пожалуй, такого Шаца — я не знал.

Не знаю, как про него сказать, но это было и не нужно. Мое тело мое отреагировало, так как надо… или как не надо? И кажется вообще без участия сознания. Моя рука на полном автомате расстегнула кобуру, достала наган, и направила его под столом — на гостя.

Если кто скажет, что вдруг пуля изменит траекторию или там за столом… за деревянным столом — можно укрыться от пули — то тот идиот смотревший только американские фильмы. Все эти «красивости», вроде того, что наш герой… Вернее — Герой. Ловко укрылся от пули, к примеру, за барной стойкой и оттедова палит в ответ неприятелю — никогда не держал реального оружия в руках. Обычный ствол простреливает три-четыре-пять-… рядов доски — сбитых подряд. Обычный пистолет простреливает до четырнадцати сантиметров доски — насквозь! Короткоствол вполне себе простреливает и полый красный кирпич. И тоже насквозь. Можете попробовать на досуге. Так что выстрелить в него сквозь крышку стола было не проблема. Я только и успел, что мельком удивиться своей столь странной реакции. От Шаца не то, что пахло, от него просто перло — опасностью. Опасностью дикого зверя. Мой организм успел это учуять намного раньше моих мозгов.

— К-хм… и тебе не хворать…

— Серый… дело есть…

Было видно, что ему трудно говорить. По скулам катались желваки, на лице — пятнами лихорадочный румянец… Уж не знаю, как его охарактеризовать. Наверное, кто-то сказал бы — «он напоминал сжатую пружину!». Может. Но лично мне он напоминал эФ-ку — без чеки. Видели? Нет…?! А по мне, так — один в один. — Ну? Говори.

— Эти суки напали на маму!

— На Эсфирь Соломоновну?!

— Да…! Она лежит дома… — сердце.

— И…?

— Кто на Форштадте — главный?

— Штырь…

— А как его найти?

— Вот ты спросил… Короче! Расскажи мне все — с самого начала. Я убрал наган обратно в кобуру. Генрих на это никак прореагировал. Так… отметил в голове. Ему было все равно. Я вскочил и закрыл кабинет на ключ — мало ли.

И куда делся веселый одессит — рубаха-парень, ерник и весельчак?

Передо мной стоял фронтовой разведчик — уже шагнувший из окопа на нейтралку. Ему было плевать. И жизнь его — сейчас ничего не стоила. В лучшем случае — медный грош в базарный день. Ну а чужие…? Жизни чужих — это вообще даром. Несмотря на то, что он был внешне расслаблен — я ЧУВСТВОВАЛ его. Обычную готовность убить. Всех. Любого.

Он не пришел на службу, он пришел «на работу». Страшное какое слово. Потому что так назвался выход в разведку — между собой, там. Это ведь и была его работа. Обычная такая работа — последние пару лет. Просто резать и убивать немцев.

А вот то, что он пребывал в бешенстве — это плохо. Серега сгорел на этом. На этом же сгорит и Шац. Если оставить все как есть. Там он шел без эмоций… Неправильно… — там по-другому было… ненависть, так не застилала глаза. А тут он горел…

Где он? Скажите мне — где или вернее куда, делся наивный и чистый еврейский мальчик — воспитанный в уважении к старшим? Передо мной стоял бешеный волк — готовый порвать любого.

Только вот напротив него сейчас сидел не только его товарищ по фронтовому братству — простой и честный парень Серега. Тут сидела еще и старая умная сволочь, воспитанная прекрасным государством — Советским Союзом. Большой умелец — умеющий играть как словами, так и на чужих чувствах. Хороших специалистов готовили тогда. Не все правда, получались, но многие. Этот был — очень хорошим бойцом идеологического фронта. Он умел слушать…

Он был опытен, стар, умен и хитер — это не отнимешь. Он в спокойной обстановке умел анализировать и учиться на чужих ошибках, а не только на своих. Так его научили.

— Ну! Садись. Рассказывай!

— Помнишь «трамвайную серию» ограблений?

— Ну, помню…

— Мама, вчера нарвалась…