Черная кошка, белый кот, или Эра милосердия-2 - страница 67

Мы бодро, под моим предводительством двинулись на «барахолку». Официальным прикрытием была — «Проверка постов». Идти было минут двадцать. Предварительный план по-быстрому согласовали. Думаю, я не сильно ошибусь, если скажу, что некоторые вещи не меняются. И это, к примеру, базар. И порядки на нем. Ах, да — зря переживал по поводу гранат и грохота. С конца сорок третьего это была вполне себе нормальная ситуация и практика для городской милиции. «Логово бандитов…», «Сборища пособников наймитов капитала…» и пр. — в общем, малины и блатхаты запросто штурмовали с помощью гранат. И причем в черте города. Никто не хотел лишний раз рисковать. Правда случалось это очень и очень редко, в основном при войсковых операциях. Бывали и такие. А вот бандюки начали их при налетах применять. Так что ни чего странного, что они подорвались не было. Когда мы пришли к этому «пляжу», на который вечно бурлящее море людских пороков и страстей выбрасывало накипь чужих несчастий. Пришлось идти к «спасателю» в форме. Иваныч — в просторечии Николай Иванович, усатый старшина лет сорока из довоенных. «Матершинник и крамольник». Ха, шутка. Этот знал тут — всё и всех. Старался сдерживать или как там — поддерживать баланс интересов. В общем, не размахивал он шашкой и не бросался грудью на амбразуры. Он мне чем-то напоминал городовых. Эдаких степенных и усатых, как показывают в кино. Его дело был порядок. И в морду он при случае не стеснялся буяна приложить и просто мог поговорить… И еще он мзды не брал. Совсем. Может потому что верующий и из казаков — как-то глухо проговорился один человек, а я случайно услышал. А может ему как и Верещагину — «Было за державу — обидно», но был абсолютно, патологически честен. Может еще и поэтому его не коснулись разные «чистки».

А я? Во мне что-то сломалось после сегодня. Как-то по-другому я решил или получилось жить. Наплевал я местами на «законность и порядок». Иваны стоял на перекрестке возле пивной и о его спокойствие разбивались волны базарной суеты. Этакий памятник порядку и власти.

— Привет Иваныч!

— Здорово, командир.

— Слушай, а скажи-ка мне по секрету, кто тут промышляет карточками? Старшина посмотрел на меня своими карими чуть на выкате глазами, разгладил роскошные чуть с сединой усы и задал вопрос:

— Тебе зачем? Облаву что ль опера готовят?

— Не. Тут личное. Дюже поговорить с ним охота.

— Тебя что интересует?

— Да кто тут скупкой краденых карточек балуется. Личный интерес. Иваныч не смог бы прослужить столько времени в таком интересном месте, если бы был простым служакой. Он мзды не брал и от подарков отказывался. Он соблюдал законность — это была его работа. И на базаре умные люди, а именно хозяева точек и прочий средне уголовный элемент старались особо не наглеть. Все понимали, что у него работа и у них «работа». А потому и старались излишне не конфликтовать. И особо грамотным сами давали укорот, если это было возможно. И прецеденты бывали. Город, в котором каждый день происходило как минимум ограбление, бандитское нападение или еще какая гадость, связанная с насилием над личностью, был тот еще «парадиз». Но накликать полноценную войсковую операцию на свою голову никому не хотелось. А то, что солдатики из резервов — маршевого батальона (где большая часть фронтовики) или там батальона НКВД шутить любят, знали все. Никто не станет расследовать законность применения оружия в том или ином случае. Это на фиг никому не надо. «Бизнес есть бизнес» — тут это понимали все. И знакомое «зло» — гораздо лучше незнакомого.

В Чкаловскую область после амнистии подалось семь тысяч четыреста «амнистированных» — это данные из сводки. Вот такая вот картинка. И сколько из них решат жить честным трудом — задачка простая и насквозь понятная. Сейчас в городе на сто тыщ жителей — всего чуть больше ста двадцати милиционеров. И большей частью все кинуты на охрану «хлеба» и разборки с угоном скота. А хлеб это имеется в виду — точки с продовольствием. Пункты выдачи хлеба, Особторг, склады, коммерческие… и прочие хлебные места. Вот так вот. Особо никто не занимался расследованиями, если честно, пока не припекало. Просто некогда. — Личный говоришь?