Черная кошка, белый кот, или Эра милосердия-2 - страница 68
— Угу.
— Тогда тебе нужен Вова-Паровоз.
— И где его можно найти?
— Проводить?
— Да не… Мы сами. Ты просто скажи, где он сидит.
— Да вон там — у второго прохода, — он показал пальцем. — Где столб. Махоркой торгует.
— И чем знаменит?
— Знаменит…?
— Вова помирает уж третий год от туберкулеза. Только вот никак не сдохнет. Справка у него. Все чин-чинарем. Проверяли. Хитрый он, сука. Все знают, но на горячем ни разу не прихватили.
— Спасибо Иваныч.
— Да не за что. А вам-то он, для какой надобности?
— Спросить надо кое-что…
Мы двинулись по рядам. Повсюду торговали всяким разным, ора не было, но торговый гул стоял. Народ изредка перекрикивался, шутил, торговался… Ну что я могу сказать. Вова Паровоз полностью оправдывал свою кликуху. В нем было полтора метра росту, был он румяным и широкоплечим и никак не походил на умирающего от туберкулеза. Пока мы неторопливо двигались по ряду — к нему подскочил какой-то шкет и они чем-то ловко обменялись. После моей команды, мы чуть разделились и двинулись к искомому субъекту уже с трех сторон. А вот то, что мозги у него присутствовали, я понял, когда он, заметив уже никак не скрываемый наш интерес к своей персоне, моментально сунув руку в карман, что-то ловко сбросил на землю.
Ну-у… родимец. Это я проходил еще в Белоруссии, когда приходилось торговать там на рынке. Рядышком помнится, стояли «валютчики» и хороший парень Олег негромко, но непрерывно предлагал: «Рубли… — Доллары… — Марочки…». И при облаве или рейде улики моментально сбрасывались на землю — такие потери были дешевле. Очень было похоже.
Мы остановились около него, и я, достав удостоверение, представился:
— Старший лейтенант Адамович.
— Вова, — пренебрежением глядя на меня, отозвался он. — Чо надо?
— Да ничего. Это что? — я указал пальцем, на пачку бумажек, лежащую на земле. — Ой! Валяется! Не знаю я, начальник! — он с вызовом посмотрел на меня. — Валяется чо-то.
— И ты естественно, к этому никакого отношения не имеешь?
— Конечно, не имею. У меня вот табачок. Не желаете прикупить?
Я перешагнул через его ящик, поднял бумаги и развернул:
— Ну надо же? Карточки.
— Ух ты, — тут же понтуясь, глумливо ответил Паровоз. — Кто-то наверное, потерял. Не мое это, начальник.
— Я вижу, что не твое… — я согнул бумаги и сунул пачку в нагрудный карман. — Пошли! — скомандовал я своим. — Оформим находку.
— Иди-иди, начальник. Ничего тебе тут не обломится. Нет у тебя ничего на меня… — явно играя на публику, продолжил Вова.
Люди рядом с интересом смотрели. Я с нехорошим интересом оглядел прислушивающихся и смотрящих соседей. Это — профессиональные торгаши. Мой набитый глаз не обманешь. Никакого сочувствия. Только плохо скрытое презрение. Да, это свой мир и чужакам тут делать нечего.
— Живи пока, шваль, — я развернулся.
Больше тут делать нечего. Не, можно дать ему в рожу или устроить склоку… — только смысл?
— Надеюсь еще увидимся, поц, — услышал я за свой спиной голос злой голос Генриха. — Недолго тебе жировать на народном горе.
— Иди-иди еврейчик. Понаеха…
Окончания фразы услышать не удалось. Раздался смачный звук плюхи. Я моментально обернулся. Сёма довольно скалился. Шац потирал кулак. Паровоз лежал. Бля, чистый нокаут. Я сделал шаг обратно и сверху вниз посмотрел на тело бессмысленно лупающее глазами.
— Надо же, как неаккуратно он поскользнулся? — насквозь фальшиво информировал я всех соседей. — Владимир, — громко и насквозь официальным тоном начал я оращаясь к лежащему туловищу, — Вам надо быть аккуратнее! Экий вы право неловкий, так недолго и покалечиться.
Сохраняя на лице участливое выражение, я наклонился через ящик и сквозь зубы шепотом добавил:
— Понял меня, с-сука?
Не знаю дошло до него или нет, но я разогнулся и обратился к своим:
— Идемте товарищи. Нам тут делать нечего.
Мы пошли на выход.
— Геня, — начал я, как только мы вышли на улицу и нас никто не мог услышать. — Я конечно понимаю вашу исконно еврейскую тоску по справедливости и про везде ущемляемые права народа «земли обетованной». Но зачем же при всех-то…?
— Извини, старшой — не сдержался…
— Не, если обиделся — надо дать в морду. Я не против. Но не у всех же на виду?! А если эта паскуда придет жаловаться? Он же тоже… — я сплюнул, — «гражданин»… А ты?! Ты — представитель власти.