Чернобыль: необъявленная война - страница 12

и, соответственно, уменьшение оперативного запаса реактивности (ОЗР). Есть и другие эффекты влияющие на реактивность, однако отравление преобладает.

Минимальный запас реактивности, зафиксированный блочной ЭВМ, составил 13,2 стержня, что меньше допускаемых Регламентом 15 стержней. Затем реактор стал разотравляться и в 23 часа 25 апреля запас реактивности составлял 26 стержней. При этом мощность реактора 50 %, в работе только один турбогенератор (ТГ-8), все параметры в норме.

М: "В ряде режимов эксплуатации реактора возникает необходимость переключать или отключать управление локальными группами. При отключении одной из таких локальных систем Леонид Топтунов не смог достаточно быстро устранить появившийся разбаланс в системе регулирования. В результате мощность реактора упала до величины ниже 30 МВт тепловых. Началось отравление реактора продуктами радиоактивного распада, в основном йодом и ксеноном. Стало ясно, что эксперимент с выбегом ротора срывается".

Д: "Когда я ушел на БЩУ, видимо, из-за какой-то несогласованности между Б. Рогожкиным и А. Акимовым, вместо того, чтобы снять нагрузку с генератора, оставив мощность реактора 420 МВт, они начали ее снижать. Реактор в это время управлялся, так называемым локальным автоматическим регулятором (ЛАР) мощности, с внутризонными датчиками. Этот регулятор значительно облегчал жизнь оператору на относительно больших мощностях, но на меньших работал неудовлетворительно (выделено мною. — Е. М.). Поэтому решили перейти на АР с четырьмя ионизационными камерами. При переходе с ЛАР на автоматический регулятор (АР), оказавшийся неисправным и произошел провал мощности до 30 МВт".

В другом месте А. Дятлов меняет тактику, он уже мимоходом говорит о неисправном регуляторе и больше о том, что нет надежных средств определения параметров.

Д: "Какие нарушения допустил Л.Топтунов? Не по Медведеву. Фактически. Провалил мощность? Так это произошло из-за неисправного регулятора (выделено мною. — Е. М.), на который он перешел. Пускай бы и по низкой квалификации или даже по тривиальному ротозейству. Судебное дело по снижению мощности операторам возбуждать? И возбудили. Поднимал мощность реактора после провала по Регламенту, не вопреки. Просмотрел запас реактивности? Наверное. Так был ли он обеспечен, согласно закону, необходимыми средствами для наблюдения за параметром? Нет".

М: "Есть два решения. Реактор отравляется и потому надо или немедленно поднимать мощность, или ждать сутки, когда короткоживущие изотопы йода и ксенона распадутся. Правильное решение: ждать"!

Д: "Вернулся на щит управления в 00 часов 35 минут. Время установил после по диаграмме записи мощности реактора. От двери увидел склонившихся над пультом управления реактором оператора Л. Топтунова, начальника смены блока А. Акимова и стажеров В. Проскурякова и А. Кудрявцева. Не помню, может и еще кого. Подошел, посмотрел на приборы. Мощность реактора — 50 70 МВт. Акимов сказал, что при переходе с ЛАР на регулятор с боковыми ионизационными камерами (АР) произошел провал мощности до 30 МВт. Сейчас поднимают мощность. Меня это нисколько не взволновало и не насторожило. Отнюдь не из ряда вон выходящее явление. Разрешил подъем дальше и отошел от пульта".

М: "Топтунов принял единственно правильное решение: "Я подниматься не буду!" Акимов поддержал его. Оба изложили свои опасения Дятлову.

— Что ты брешешь, японский карась! — накинулся Дятлов на Топтунова. — После падения с восьмидесяти процентов по регламенту разрешается подъем через сутки, а ты упал с 50 %! Регламент не запрещает… А не будете подниматься, Трегуб поднимется…

Это была уже психическая атака. Дятлов рассчитал правильно. Леонид Топтунов испугался окрика, изменил профессиональному чутью. В голове пронеслось: "Ослушаюсь — уволят".

Леонид Топтунов начал подъем мощности".

Д: "Никто на меня не давил ни зримо, ни незримо. Не из тех, кто поддается давлению. И я никого не давил. Ни 26 апреля, ни ранее. В моем лексиконе не было слов — делай, как сказал — и им подобных. Убеждение со ссылкой на инструкции и технические сведения — да, но не голый приказ. А 26 апреля я и не убеждал никого, поскольку ни у одного человека не возникало никаких протестов. Да и быть им не с чего. За длительное время работы с операторами реакторов твердо усвоил правило, оператору за пультом никаких выговоров, никаких упреков. Он и без того переживает случившееся, а которые безразличны к этому — не держал. 26 апреля 1986 года громко я только дважды говорил: первое — команда "всем на резервный пункт управления" и вторая, когда А. Ф. Кабанов начал говорить, что вибрационная лаборатория остается в цехе, я приказал немедленно уходить с блока. Все это уже после аварии".