Чернобыльский дневник (1986–1987 гг.). Заметки публициста - страница 44

На станции время от времени появляется женщина. Она подходит к памятной плите и кладет цветы. Ее никто не тревожит. Ее горе свято. Но его разделяют все, кто был причастен к жертвоприношению. Она уже не плачет — она помнит.

«Природа, я твой дикий зверь».

И. Винтерман

А может быть, это душа моя блуждает в образе колли на обожженных лапах?..

…Ее не тронули. Возможно, еще и потому, что была она красива той особой собачьей красотой, за которой — не только порода и безупречный окрас, но и мудрость одаренной от природы и грация уже рожавшей суки, чуткость внезапного одиночества и благородство скорби. Не поднималась рука накинуть проволочную удавку и остановить немое вопрошание глаз… Не поднимала рука затаившуюся в стволе маленькую пулю — так тяжела была пуля перед черной мишенью блестящего зрачка… Не принимала рука протестующего жеста, хотя сам вид ее был укором. И все же встречаться с колли было тяжело. Стыдливо клали кусок колбасы или сыра и спешили прочь. Или обходили стороной. Или закрывали лицо руками. Или не поднимали головы.

Хозяева уехали внезапно, приказав ждать. И Гера ждала. Прошел остаток дня, прошла ночь. Потом еще день и еще ночь. Она забеспокоилась. Из-за своей собачьей нужды. Жалобно скуля, обошла комнаты и остановилась у дверей, ведущих на лоджию. Осторожно коснулась зубами шпингалета. Села, нетерпеливо постукивая хвостом. А что скажет хозяин? Все же это не место, где ее выгуливали… При воспоминании об улице взвизгнула. Железо звякнуло о зубы, и дверь подалась вперед…

Обратно вошла, виновато поджав хвост и стыдливо озираясь. По морде пробегала судорога. Ощущение беды возникло у нее еще в ту ночь, когда от внезапного грома дрогнули стекла. Она любила дождь и не боялась грома, но в этом раскате ее насторожили незнакомые звуки… Поспешный отъезд хозяев усилил ощущение тревоги. К тому же из соседней квартиры доносился протяжный вой.

Вой будил ее и по ночам. Гера знала по голосу, что это черный Рэм, с которым она нередко играла во дворе и в лесу. У Рэма была белая хозяйка, маленькая и проворная. Гера ничего против нее не имела, хотя радовалась, что у нее черный хозяин, высокий и крепкий. Обычно Рэм даже лаял редко. Сейчас в его надломленном голосе бился страх. В такие минуты ей хотелось присоединиться к этому захлебывающемуся плачу, изредка прерывавшемуся глухим хрипом. Но она знала: хозяин этого не любит! Тяжело поднималась с коврика и начинала ходить взад и вперед по длинному коридору, неизменно останавливаясь у входной двери. Прижав нос к щели, жадно тянула. Собачьи уши, чуткие к малейшему шороху, подрагивали от нетерпения. Но за дверью по-прежнему царила изматывающая тишина. Так встречала Гера рассвет.

Давно съедено все, что оставил хозяин. Но сильнее голода мучила жажда. Гера привычно открыла на кухне кран, но вода не шла. Каждое утро замирала она против раковины и смотрела на кран до тех пор, пока в ушах не возникал шум вытекающей воды. Он стремительно нарастал, но вода все не шла. Гера в страхе убегала на лоджию. Но и здесь беспокойство не исчезало: улицы, как и прежде, безжизненны, в окне напротив скребет стекло худой белый кот, и еще отчетливей слышится булькающий плач Рэма.

Однажды Гера заметила, что из-под холодильника вытекает тоненькая струйка воды, — горячий шершавый язык все лизал и лизал высушенный линолеум, но жажда не проходила. Откуда-то вытекала, медленно разбухая, и падала на пол призывная капля, за ней, так же медленно, другая, потом третья. Гера ждала — капель было так мало для ее огнедышащего языка.

На другой день капли застучали быстрее, собираясь в лужицу. Гера пила до одышки, а вода не убывала. Она догадалась… Рванула зубами дверцу холодильника — вода хлынула на пол. Запахло ту-холью. Гера, поборов отвращение, вытащила кусок мяса…

Ночью впервые спала спокойно. Утром вскочила от звона разбитого стекла — Рэм выбросился из окна. И она завыла, заметалась по квартире. Потом бросилась к двери и с остервенением стала рвать скользкий дерматин.

Хозяева появились неожиданно. С визгом бросилась им навстречу, облизывая руки и слабея от восторга. Но ответной радости не было. Хозяйка, увидев клочья ваты на полу, бросилась на кухню, потом в комнату… Бил Геру хозяин. Хозяйка плакала: «Теперь, наверно, все грязное…» Гера не убегала — виновато поджимала худые бока и вздрагивала от ударов. Она знала слово «грязно» и думала, что ее наказывают за изгаженную лоджию.