Черное зеркало - страница 20
«Да-а… — вдруг очнувшись от воспоминаний, усмехнулся Игорь. — Как ни крути, а все-таки живое думает о живом».
И как это ни казалось абсурдным в нынешней ситуации, противоречащим всякой разумной логике, но в настоящую минуту ему захотелось… женщину. И захотелось нестерпимо.
«Нет, нет! Потерпи, старик, — удивляясь этому не кстати появившемуся желанию, успокаивал он себя. — Не сегодня. В конце концов, это просто не по-божески…»
Воспоминания о прошедшей ночи как-то странно переплетались с мыслью о нереальности, фантастичности и невозможности случившегося. И подписка о невыезде, и угрозы гориллоподобного мужика расправиться с «хмырем» — все это хотя и не укладывалось в сознании, но было свершившимся фактом.
От этих мыслей надо было как-то, хотя бы на некоторое время, отключиться. По крайней мере дать отдохнуть мозгу.
Игорь вспомнил, что у него в сумке лежит видеокассета с Шарон Стоун, играющей в каком-то эротическом боевичке. Он приобрел ее на днях и, собираясь к Илоне, захватил с собой, чтобы просмотреть вдвоем. Но за разговорами и бесконечными объятиями совершенно забыл и думать о ней. А вот сейчас для нее, подумалось Игорю, настало самое время.
Он вытащил кассету, вставил в видеомагнитофон и, включив торшер вместо верхнего света, уселся в кресло. Закурил и нажал кнопку дистанционного управления…
Но то, что появилось на экране, поначалу привело Игоря в некоторое замешательство. Потом появилась досада от того, что его, как провинциального лоха, надули в киоске и всучили какую-то самопальную порнуху.
А затем…
Снимали непрофессионально, до примитивности. Изображение подрагивало, часто уходило в сторону, отвлекаясь на незначительные детали. О композиции кадра у снимающего были лишь какие-то смутные представления.
На темном фоне возникла жалкая фигурка молоденькой светловолосой девчушки в коротком платьице, привязанной к массивному стулу с высокой спинкой. Побелевшая от страха, с широко раскрытыми глазами, она испуганно озиралась по сторонам и судорожно облизывала пересохшие губы. Камера надвинулась на ее лицо, и послышался быстрый жалобный шепот:
— Мамочки мои!.. Что же это?.. Мамочки… Попить… Попить чего-нибудь! Пожалуйста…
Возникли белые руки с длинными, красивыми пальцами и ухоженными ногтями, держащие большую глиняную чашку, покрытую орнаментом, напоминающим первобытные наскальные пиктографические письмена. Девчушка потянулась к чашке губами и, жадно глотая и обливаясь, буквально лакала, как собачонка, предложенное ей питье. Руки ушли с экрана, и камера развернулась, панорамируя интерьер темного помещения.
Стены были обиты черной, не отражающей свет тканью. Посредине комнаты торчала устрашающая фигура деревянного идола, сплошь испещренная вырезанными значками, звездами, свастиками и другими какими-то незнакомыми символами. Глаза идола горели кровавым огнем — то ли подсвеченные изнутри лампочкой, как стоп-сигналы автомобиля, то ли отражали идущий извне свет вставленными в глазницы красными стекляшками. Измазанная засохшей, побуревшей кровью, громадная пасть плотоядно скалилась рядами длинных белых зубов.
Камера спустилась к подножию фигуры, где громоздился большой черный камень с выдолбленной посредине чашей, очевидно жертвенник, и крупным планом скользнула по большому крестообразному ложу, изголовье которого упиралось в черный камень под ногами идола. Затем экран на мгновение как бы погас, но оказалось, что объектив камеры просто поднимается по обитой черной тканью стене, потому что сверху вдруг показался яркий белый диск, вероятно изображающий полную луну, который направленно освещал сцену разворачивающегося действия.
Экран снова погас на секунду. Затем послышался монотонный, бессмысленный, бесцветный и как бы мертвый смех. Девушка, уже совершенно раздетая, лежала на крестообразном ложе, привязанная к нему за запястья раскинутых рук и лодыжки широко раздвинутых ног. И безудержно, тупо смеялась. Камера крупным планом уставилась в лицо девушки. Вытаращенные глаза ее с дико расширенными зрачками были совершенно безумны и не отражали ни малейших признаков мысли.