Черные листья - страница 25
Арсений Арсентьевич Бродов, ответственный работник, коему была дана власть решать вопросы — пойдет машина в серию или нет, был, понаслышке, человеком эрудированным, авторитетом пользовался немалым, но и эрудицию свою, и авторитет использовал странным образом. Взглянет, бывало, проницательными глазами на чертежи, потом мягко и доброжелательно посмотрит на человека, который их ему принес, и с подкупающей улыбкой промолвит:
— Рассмотрим…
Неискушенный человек крепко пожмет Арсению Арсентьевичу руку и, окрыленный его доброй улыбкой и доброжелательным взглядом, с легким сердцем покинет тихий уютный кабинет.
Человек же в подобных делах поднаторенный рискнет задать вопрос:
— Когда, Арсений Арсентьевич?
— Что — когда? — удивленно спросит Бродов.
— Когда рассмотрите? Хотелось бы…
— Батенька мой, — улыбается Арсений Арсентьевич, — вы что, на пожар спешите? Дать «добро» тому или иному проекту — это ведь не автограф в альбоме с любительскими стишками написать. Согласны вы с такой точкой зрения? Заявка ваша серьезная, по-серьезному и подходить к ней надо. Могу вас заверить, что затягивать не будем. Удовлетворены?
Арсений Арсентьевич Бродов пришел в отдел Минтяжмаша, и, как многие утверждали, между ним и его друзьями, оставшимися на прежней работе, протянулась прочная ниточка. Не то, чтобы он из добрых отношений с бывшими своими коллегами извлекал какую-то корысть, — этого, к чести Бродова, не было, — но Арсений Арсентьевич был глубоко убежден: уровень творческих работников такой мощной организации, как Министерство тяжелого машиностроения, и уровень творческих работников угольной промышленности — величины несоизмеримые. Там, полагал Бродов, научной мысли есть где развернуться: огромные машины, сложнейшие, почти фантастические по конструкторскому замыслу механизмы, там масштаб, которому ничего нельзя противопоставить. Здесь же — все как бы в миниатюре. Струги, комбайны, крепи, гидродомкраты — господи, в Минтяжмаше такую мелочевку могут изготовлять ширпотребовские дельцы! И если уж речь идет о техническом перевооружении угольной промышленности, то привлекать к этому делу надо настоящих конструкторов, привыкших иметь дело с настоящими машинами.
И довольно-таки часто, получив чертежи от горняков, Арсений Арсентьевич Бродов звонил кому-нибудь из своих прежних приятелей, приглашая зайти к нему на минутку. «Хочу с тобой посоветоваться, — говорил он. — А если точнее — нужна твоя консультация».
Приятель, конечно, приходил, иногда внимательно, иногда с легким пренебрежением просматривал чертежи, и часто можно было услышать:
— Как-то уж очень просто эти углекопы решают задачи. А там, где упрощение, — всегда ненадежно. И знаешь что, Арсений, может, я и ошибаюсь, но что-то схожее с этой вот машиной разрабатывает Алешка Кириллов. Помнишь его? Умница, человек с фантазией, короче — настоящий конструктор… Думаю, тебе не стоит торопиться с заключением по данному проекту — подожди, пока свое слово скажет наш Кириллов…
Бывало, правда, и по-другому. В отделе и в управлении быстро решат вопрос, государственная комиссия скажет свое напутственное «добро», и чертежи — рабочие чертежи! — пойдут по своему назначению. Но опять-таки ответственные товарищи из Минтяжмаша не поторопятся пустить ту или иную машину в серийное производство — своих забот по горло, да не таких, как возня с каким-то там стругом или гидравлическим домкратом! И опять волокита, переписка, взаимные обвинения, упреки, обиды. А чертежи лежат и год, и два, и три: не на пожар ведь, говорят, спешите, дело серьезное, по-серьезному его надо и решать…
Всю эту кухню Петр Сергеевич Батеев знал отлично и, возможно, именно поэтому, а не по какой другой причине у него и подсасывало под ложечкой и покалывало в сердце: вез он на суд чертежи новой струговой установки «УСТ-55», над разработкой которой большая группа сотрудников его института работала длительное время. Что там его ждет, в тихом уютном кабинете Бродова, как его там встретят, какие слова скажут?
«Мы летим, ковыляя во мгле…», — чуть слышно пропел Батеев. И выругался: прилипнет же черт знает что, не отвяжешься!