Черные листья - страница 6
— Беги, Кирилл!
Но тот и не думал о чем-то другом. Рванувшись вперед, он первым разорвал финишную ленточку, пробежал несколько шагов и свалился на траву. Краем глаза увидел, как по инерции промчался мимо него Игнат Любимов, потом Сашка Федоров и еще кто-то, и еще, и еще. Павел, пожалуй, мог бы встать и закончить кросс, мог бы, наверное, занять пятое или шестое место, но почему-то этого не сделал. Медленно поднявшись и чуть прихрамывая, он пошел к скамьям, где сидели зрители и среди них — Ива. Она закрыла лицо руками, и Павел подумал, что ей, небось, сейчас за него очень стыдно — он ведь не оправдал ее надежд, не сумел сделать того, чего ей так хотелось. Но Ива вдруг громко сказала:
— Он это нарочно, я видела! Это все видели! Он помешал тебе, понимаешь? Это подло, очень подло!
Павел сел рядом с ней, опустил голову. «Нет, — сказал он самому себе, — все произошло случайно…» А вслух проговорил:
— Мне просто не повезло, Ива… Кирюшка тут ни при чем…
— А я говорю — при чем! — крикнула Ива. — Он помешал тебе для того, чтобы быть первым.
Позади них, слегка наклонив голову в их сторону, сидел пожилой человек с редкой седенькой бородкой, с глубокими, как трещины на коре старого дерева, морщинами по всему лицу. Словно обращаясь к самому себе, этот человек сказал:
— В жизни всегда кто-то кому-то мешает… Так уж он устроен, наш небезгрешный мир…
Ива взяла Павла за руку, попросила:
— Уйдем. Нам здесь нечего больше делать.
— А Кирюшка? — ответил Павел. — Подождем его. Он ведь может на нас обидеться.
Кирилл подошел к ним смеющийся, гордый и, даже не пытаясь скрыть своего торжества, сказал:
— Ну, поздравляйте меня! Чего вы сидите, как в воду опущенные? Или не рады?
— Нет, почему же, — ответил Павел. — Мы рады. Ты молодец.
Ива молчала. Павлу даже показалось, что она как-то сникла, будто ей стало нехорошо. Кирилл это тоже заметил и спросил:
— А ты, Ива? Разве я виноват, что Пашке так крупно не повезло? Чего ж ты на меня злишься?
И опять Ива промолчала. Ни одного слова, даже не взглянула на Кирилла. Только крепко уцепилась за руку Павла и не отпускала ее, точно боясь, что Павел может встать и уйти, оставив ее одну.
— Ну и ладно! — зло бросил Кирилл. — Идем, Пашка, пускай она тут сидит, хоть до самой ночи. Она, может, еще и слезы лить начнет, а мы будем как няньки… Интересное кино получается.
Павел неприязненно посмотрел на Кирилла и жестко проговорил:
— Перестань! И не заносись так высоко, понял? Тоже мне, тореадор!
Вот тогда-то Кирилл и сказал, глядя Павлу прямо в глаза и не скрывая своего презрения:
— Слушай, Пашка-неудачник, могу дать тебе один совет: если другой раз упадешь — держись покрепче за землю. И не раскисай, как некоторые барышни. Будь здоров!
И ушел независимой походкой, ни разу не оглянувшись. А Павел еще долго не мог забыть того, что сказал человек с седенькой бородкой: «В жизни всегда кто-то кому-то мешает. Так уж он устроен, наш небезгрешный мир…»
Ветер совсем озверел, волны по Дону шли теперь не одна за другой, а обгоняли друг друга, сталкивались, точно в битве — злые, непримиримые. Павел, кажется, никогда не видел реки в таком неистовстве. Косой дождь хлестал с какой-то непонятной яростью, разорванные тучи мчались почти над самой землей, цепляясь за верхушки деревьев.
Павел вдруг заметил, что дуб на противоположной стороне реки еще больше наклонился и теперь уже наполовину был в воде, из последних сил сопротивляясь наседавшим на него волнам. Они перекатывались через ветви, ломали их и крутили в воронках. Казалось, еще минута, две, и ураган вырвет дерево с корнями, вырвет и унесет в белесую мглу, а потом прибьет к какому-нибудь островку, затянет его илом, и это будет смерть. А ведь дуб шумел не один десяток лет, думал Павел, и, может быть, еще год или два назад казался вечным и бессмертным, как эта вдруг разбушевавшаяся река, как это неожиданно почерневшее небо.
Чтобы лучше все видеть, Павел высунул голову из-под лодки и сразу почувствовал, как струя дождя и холодной пены ударила в лицо.
— Держись, старина! — просил Павел, не отрывая взгляда от дуба. — Держись, буря скоро утихнет. Смотри, на западе уже светлеет. И мы еще с тобой пошумим — ты и я. Пашка-неудачник. Так меня называет Кирилл.